Что нового Оглавление Поиск Закладки Словарь Вход EN / RU
Адрес: Три корзины (основные тексты) >> Корзина наставлений (Сутта Питака) >> Собрание кратких наставлений (Кхуддака Никая) >> Вопросы Милинды >> Книга 5. Вопрос о выводе >> Глава 1
Книга 5. Вопрос о выводе Далее >>
Отображение колонок




Глава 1 Палийский оригинал

пали N.K.G. Mendis - english Парибок А.В. - русский Комментарии

1. Dvinnaṃ buddhānaṃ anuppajjamānapañho Таблица Палийский оригинал

1."Bhante nāgasena, bhāsitampetaṃ bhagavatā 'aṭṭhānametaṃ, bhikkhave, anavakāso, yaṃ ekissā lokadhātuyā dve arahanto sammāsambuddho apubbaṃ acarimaṃ uppajjeyyuṃ, netaṃ ṭhānaṃ vijjatī'ti. King Milinda said: “Revered Nāgasena, this too was said by the Blessed One: “This is impossible, monks, it cannot come to pass that in one world-system two Supremely Enlightened Buddhas should arise simultaneously; this possibility does not exist.’ Почтенный Нагасена, есть изречение Блаженного: «Не бывает так, монахи, не случается, чтобы в одном мире два святых истинновсепросветленных явилось ни раньше, ни позже один другого. Такого не может быть»666.
Desentā ca, bhante nāgasena, sabbepi tathāgatā sattatiṃsa bodhipakkhiyadhamme desenti, kathayamānā ca cattāri ariyasaccāni kathenti, sikkhāpentā ca tīsu sikkhāsu sikkhāpenti, anusāsamānā ca appamādappaṭipattiyaṃ anusāsanti. When they are teaching, revered Nāgasena, all Tathāgatas teach the thirty-seven requisites of enlightenment; when they are talking, they talk about the Four Noble Truths; when they are making disciples train themselves, they make them train themselves in the three trainings; and when they are instructing, they instruct in the practice of diligence. Почтенный Нагасена! Если проповедует кто-либо из татхагат, то проповедует о тридцати семи просветлительных дхармах667; если возвещает, то возвещает четыре арийские истины; если обучает, то обучает трем предметам668; если увещает, то увещает небеспечливому деланию.
Yadi, bhante nāgasena, sabbesampi tathāgatānaṃ ekā desanā ekā kathā ekā sikkhā ekā anusiṭṭhi, kena kāraṇena dve tathāgatā ekakkhaṇe nuppajjanti? If, revered Nāgasena, the teaching is one, the talk is one, the training is one, and the instruction is one of all Tathāgatas, why should not two Tathāgatas arise at the same time? Раз у всех татхагат, почтенный Нагасена, проповедь одна, весть одна, наставление одно, увещание одно, то почему не может явиться двое татхагат одновременно?
Ekenapi tāva buddhuppādena ayaṃ loko obhāsajāto, yadi dutiyo buddho bhaveyya, dvinnaṃ pabhāya ayaṃ loko bhiyyosomattāya obhāsajāto bhaveyya, ovadamānā ca dve tathāgatā sukhaṃ ovadeyyuṃ, anusāsamānā ca sukhaṃ anusāseyyuṃ, tattha me kāraṇaṃ brūhi, yathāhaṃ nissaṃsayo bhaveyya"nti. Already by the arising of only one Buddha this world is illumined; if there were a second Buddha all the more would this world be illumined by the light of them both. Furthermore, when two Tathāgatas are exhorting they could exhort at ease, and when instructing they could instruct at ease. Tell me the reason for this so that I may be without perplexity.” Ведь даже от явления одного просветленного весь мир озарился светом, а если бы еще один был, то двойным сиянием этот мир был бы озарен еще больше? Убеждали бы двое татхагат – легко им было бы убеждать, увещали бы – легко было бы увещать. Назови же мне причину, избавь меня от неуверенности.
"Ayaṃ, mahārāja, dasasahassī lokadhātu ekabuddhadhāraṇī, ekasseva tathāgatassa guṇaṃ dhāreti, yadi dutiyo buddho uppajjeyya, nāyaṃ dasasahassī lokadhātu dhāreyya, caleyya kampeyya nameyya onameyya vinameyya vikireyya vidhameyya viddhaṃseyya, na ṭhānamupagaccheyya. “This ten-thousandfold world-system, sire, is the sustainer of one Buddha, it sustains the special qualities of one Tathāgata only. If a second Tathāgata were to arise the world could not bear him, it would shake and tremble, it would bend this way and that, it would disperse, scatter into pieces, dissolve, be utterly destroyed. Наша десятитысячная мировая сфера669, государь, держит лишь одного просветленного, может выдержать достоинства только одного татхагаты. Если бы явился еще один просветленный, эта десятитысячная мировая сфера не выдержала бы, мир бы задрожал, затрясся, осел, треснул, расселся, раскололся, развалился, рассыпался, в ничто бы обратился.
"Yathā, mahārāja, nāvā ekapurisasandhāraṇī [ekapurisasantāraṇī (sī. pī.)] bhaveyya, ekasmiṃ purise abhirūḷhe sā nāvā samupādikā [samudakā (ka.)] bhaveyya. Just as a boat, sire, might be able to carry one passenger across. Then when one man had got on board it would go along evenly. Скажем, государь, есть у нас лодка, рассчитанная на одного человека. Если в ней сидит один человек, вода поднимается к краям бортов.
Atha dutiyo puriso āgaccheyya tādiso āyunā vaṇṇena vayena pamāṇena kisathūlena sabbaṅgapaccaṅgena, so taṃ nāvaṃ abhirūheyya, api nu sā, mahārāja, nāvā dvinnampi dhāreyyā"ti? Suppose a second man were to come along, similar to the first in age, appearance, stage of life, size, and lean and strong in all his limbs, and he were to embark in the boat: could that boat sustain both of them? А тут явится еще один человек, во всем подобный первому – обликом, ростом, весом, возрастом, толщиной, и тоже сядет в лодку. Скажи, государь, выдержит лодка их обоих?
"Na hi, bhante, caleyya kampeyya nameyya onameyya vinameyya vikireyya vidhameyya viddhaṃseyya, na ṭhānamupagaccheyya, osīdeyya udake"ti. “No, revered sir, it would shake and tremble, it would bend this way and that, it would break into pieces, be shattered, dissolved and utterly destroyed; it would sink into the waves.” – Нет, почтенный, она задрожит, затрясется, осядет, треснет, рассядется, расколется, развалится, рассыплется, в ничто обратится, в воду погрузится.
"Evameva kho, mahārāja, ayaṃ dasasahassī lokadhātu ekabuddhadhāraṇī, ekasseva tathāgatassa guṇaṃ dhāreti, yadi dutiyo buddho uppajjeyya, nāyaṃ dasasahassī lokadhātu dhāreyya, caleyya kampeyya nameyya onameyya vinameyya vikireyya vidhameyya viddhaṃseyya, na ṭhānamupagaccheyya. “Besides that, sire, this is a natural characteristic of the Buddhas, the Blessed Ones, that one Buddha only should arise in the world. – Вот точно так же, государь, эта десятитысячная мировая сфера держит лишь одного просветленного, может выдержать достоинства только одного татхагаты. Если бы явился еще один просветленный, эта десятитысячная мировая сфера не выдержала бы, мир бы задрожал, затрясся, осел, треснул, расселся, раскололся, развалился, рассыпался, в ничто бы обратился.
"Yathā vā pana, mahārāja, puriso yāvadatthaṃ bhojanaṃ bhuñjeyya chādentaṃ yāva kaṇṭhamabhipūrayitvā, so dhāto pīṇito paripuṇṇo nirantaro tandikato anonamitadaṇḍajāto punadeva tattakaṃ bhojanaṃ bhuñjeyya, api nu kho so, mahārāja, puriso sukhito bhaveyyā"ti? Или, скажем, государь, некий человек вдосталь наелся и насытился по горло. Вот набил он себе утробу, насосался, отвалился, утрамбовал все внутренности, осовел и сидит этакой колодой – и опять съест столько же. Скажи, государь, ладно ему будет?
"Na hi, bhante, sakiṃ bhuttova mareyyā"ti [bhutto vameyyāti (ka.)]. – Нет, почтенный. Помрет он на том же месте.
"Evameva kho, mahārāja, ayaṃ dasasahassī lokadhātu ekabuddhadhāraṇī, ekasseva tathāgatassa guṇaṃ dhāreti, yadi dutiyo buddho uppajjeyya, nāyaṃ dasasahassī lokadhātu dhāreyya, caleyya kampeyya nameyya onameyya vinameyya vikireyya vidhameyya viddhaṃseyya, na ṭhānamupagaccheyyā"ti. – Вот точно так же, государь, эта десятитысячная мировая сфера держит лишь одного просветленного, может выдержать достоинства только одного татхагаты. Если бы явился еще один просветленный, эта десятитысячная мировая сфера не выдержала бы, мир бы задрожал, затрясся, осел, треснул, расселся, раскололся, развалился, рассыпался, в ничто бы обратился.
"Kiṃ nu kho, bhante nāgasena, atidhammabhārena pathavī calatī"ti? – Значит, почтенный Нагасена, земля дрожит под чрезмерным грузом Учения?
"Idha, mahārāja, dve sakaṭā ratanaparipūritā bhaveyyuṃ yāva mukhasamā, ekasmā sakaṭato ratanaṃ gahetvā ekasmiṃ sakaṭe ākireyyuṃ, api nu kho taṃ, mahārāja, sakaṭaṃ dvinnampi sakaṭānaṃ ratanaṃ dhāreyyā"ti? – Представь себе, государь, два полных воза драгоценностей. Возьмут все драгоценности с одного воза и вывалят их на второй воз. Скажи, государь, выдержит ли один воз драгоценности с обоих возов?
"Na hi, bhante, nābhipi tassa phaleyya, arāpi tassa bhijjeyyuṃ, nemipi tassa opateyya, akkhopi tassa bhijjeyyā"ti. – Нет, почтенный. У него и ступица сломается, и спицы полопаются, и обод искривится, и оси полопаются.
"Kiṃ nu kho, mahārāja, atiratanabhārena sakaṭaṃ bhijjatī"ti? – Значит, государь, воз ломается под чрезмерным грузом драгоценностей?
"Āma, bhante"ti. – Да, почтенный.
"Evameva kho, mahārāja, atidhammabhārena pathavī calati. – Вот точно так же, государь, и земля дрожит под чрезмерным грузом Учения.
"Api ca, mahārāja, imaṃ kāraṇaṃ buddhabalaparidīpanāya osāritaṃ. Впрочем, этот довод был рассказан, чтобы пояснить, какова сила просветленных.
Aññampi tattha abhirūpaṃ kāraṇaṃ suṇohi, yena kāraṇena dve sammāsambuddho ekakkhaṇe nuppajjanti. Но вот послушай еще один довод, государь, почему не являются двое истинновсепросветленных одновременно.
Yadi, mahārāja, dve sammāsambuddhā ekakkhaṇe uppajjeyyuṃ, tesaṃ parisāya vivādo uppajjeyya 'tumhākaṃ buddho, amhākaṃ buddho'ti, ubhato pakkhajātā bhaveyyuṃ, yathā, mahārāja, dvinnaṃ balavāmaccānaṃ parisāya vivādo uppajjeyya 'tumhākaṃ amacco, amhākaṃ amacco'ti, ubhato pakkhajātā honti, evameva kho, mahārāja, yadi dve sammāsambuddhā ekakkhaṇe uppajjeyyuṃ, tesaṃ parisāya vivādo uppajjeyya 'tumhākaṃ buddho, amhākaṃ buddho'ti, ubhato pakkhajātā bhaveyyuṃ. Если бы явилось двое истинновсепросветленных одновременно, государь, то в их окружении начались бы споры: «ваш просветленный, наш просветленный...» – так оно бы надвое разбилось. Скажем, при двух влиятельных сановников в совете начинаются споры: «наш сановник, ваш сановник...», и он разбивается надвое. Вот точно так же, государь, если бы явилось двое истинновсепросветленных одновременно, то в их окружении начались бы споры: «ваш просветленный, наш просветленный...» – так оно надвое бы разбилось.
Idaṃ tāva, mahārāja, ekaṃ kāraṇaṃ, yena kāraṇena dve sammāsambuddhā ekakkhaṇe nuppajjanti. Вот, государь, обоснование того, что не может двое истиннопросветленных явиться одновременно.
"Aparampi, mahārāja, uttariṃ kāraṇaṃ suṇohi, yena kāraṇena dve sammāsambuddhā ekakkhaṇe nuppajjanti. Слушай дальше, государь, еще одно обоснование того, что не может двое истинновсепросветленных явиться одновременно.
Yadi, mahārāja, dve sammāsambuddhā ekakkhaṇe uppajjeyyuṃ, 'aggo buddho'ti yaṃ vacanaṃ, taṃ micchā bhaveyya, 'jeṭṭho buddho'ti yaṃ vacanaṃ, taṃ micchā bhaveyya, 'seṭṭho buddho'ti, 'visiṭṭho buddho'ti, 'uttamo buddho'ti, 'pavaro buddho'ti, 'asamo buddho'ti, 'asamasamo buddho'ti, 'appaṭimo buddho'ti, 'appaṭibhāgo buddho'ti, 'appaṭipuggalo buddho'ti yaṃ vacanaṃ, taṃ micchā bhaveyya. Если бы одновременно явилось двое истинновсепросветленных, государь, то слова «Просветленный – величайший» были бы ложны, слова «Просветленный – возвышеннейший» были бы ложны, слова «Просветленный – превосходнейший» были бы ложны, слова «Просветленный – благороднейший» были бы ложны, слова «Просветленный – избраннейший» были бы ложны, слова «Просветленный несравненен» были бы ложны, слова «Просветленный беспримерен» были бы ложны, слова «Нет равного Просветленному» были бы ложны, слова «Нет подобного Просветленному» были бы ложны, слова «Нет другого такого, как Просветлёенный», были бы ложны, слова «Нет у Просветленного соперника» были бы ложны.
Idampi kho tvaṃ, mahārāja, kāraṇaṃ atthato sampaṭiccha, yena kāraṇena dve sammāsambuddhā ekakkhaṇe nuppajjanti. Вот, государь, обоснование того, что не может двое истинновсепросветленных явиться одновременно. Я думаю, что его стоит принять.
"Api ca kho, mahārāja, buddhānaṃ bhagavantānaṃ sabhāvapakati esāyaṃ, eko yeva buddho loke uppajjati. Да это и естественно, государь, такова природа просветленных, блаженных, что в мире может явиться лишь один просветленный.
Kasmā kāraṇā? And why? By reason Причина этого –
Mahantatāya sabbaññubuddhaguṇānaṃ. of the greatness of the virtue of omniscient Buddhas. величие достоинств просветленных.
Aññampi, mahārāja, yaṃ loke mahantaṃ, taṃ ekaṃ yeva hoti. Of other things also, whatever is mighty in the world is singular. И всего прочего, что есть в мире великого, бывает только по одному:
Pathavī, mahārāja, mahantī, sā ekā yeva. The broad earth is great and it is only one. земля велика, государь,– и она единственна;
Sāgaro mahanto, so eko yeva. The ocean is mighty and it is only one. океан велик – и он единствен;
Sineru girirājā mahanto, so eko yeva. Sineru, the king of the mountains, is great and it is only one. Гора Синеру туда же
Все комментарии (1)
Ākāso mahanto, so eko yeva. Space is mighty and it is only one. пространство велико – и оно единственно;
Sakko mahanto, so eko yeva. Sakka, the king of the gods, is great and he is only one. Шакра велик – и он единствен;
Māro mahanto, so eko yeva. Māra, the Evil One, is great and he is only one. Мара велик – и он единствен;
Mahābrahmā mahanto, so eko yeva. Mahā-Brahmā is mighty and he is only one. Великий Брахма велик – и он единствен;
Tathāgato arahaṃ sammāsambuddho mahanto, so eko yeva lokasmiṃ. The Tathāgata, Arahat, Perfectly Enlightened Buddha, is great and he is alone in the world. Татхагата, святой, истинновсепросветленный, велик – и он единствен, государь.
Yattha te uppajjanti, tattha aññassa okāso na hoti, tasmā, mahārāja, tathāgato arahaṃ sammāsambuddho eko yeva lokasmiṃ uppajjatī"ti. Where these uprise there is no occasion for a second. Therefore, sire, only one Tathāgata, Arahat, Perfectly Enlightened Buddha arises in the world at one time.” Там, где является один, другому нет места. Поэтому Татхагата, святой, истинновсепросветленный, является в мир только один670.
"Sukathito, bhante nāgasena, pañho opammehi kāraṇehi. “The question has been well discussed, revered Nāgasena, with similes and reasons. – Прекрасно объяснен вопрос сравнениями и доводами, почтенный Нагасена.
Anipuṇopetaṃ sutvā attamano bhaveyya, kiṃ pana mādiso mahāpañño. Even an unintelligent person on hearing this would be satisfied, how much more then one of great wisdom like myself? Даже неискушенный человек послушал бы с удовольствием, тем более такой умный, как я.
Sādhu, bhante nāgasena, evametaṃ tathā sampaṭicchāmī"ti. It is good, revered Nāgasena; so it is, therefore do I accept it.” – Отлично, почтенный Нагасена. Да, это так. Я с этим согласен.
Dvinnaṃ buddhānaṃ anuppajjamānapañho paṭhamo.

2. Gotamivatthadānapañho Таблица Палийский оригинал

2."Bhante nāgasena, bhāsitampetaṃ bhagavatā mātucchāya mahāpajāpatiyā gotamiyā vassikasāṭikāya dīyamānāya 'saṅghe gotami dehi, saṅghe te dinne ahañceva pūjito bhavissāmi saṅgho cā'ti. Почтенный Нагасена, есть слова Блаженного, сказанные им своей тётке по матери, Гаутамии Владычице, когда она хотела дать ему одежду для дождливого времени: «Отдай это в общину, Гаутамия. Отдав в общину, ты и меня почтишь, и общину тоже»671.
Kiṃ nu kho, bhante nāgasena, tathāgato saṅgharatanato na bhāriko na garuko na dakkhiṇeyyo, yaṃ tathāgato sakāya mātucchāya sayaṃ piñjitaṃ [picchitaṃ (sī. pī.)] sayaṃ luñcitaṃ sayaṃ pothitaṃ sayaṃ kantitaṃ sayaṃ vāyitaṃ vassikasāṭikaṃ attano dīyamānaṃ saṅghassa dāpesi. Как же так, почтенный Нагасена? Разве Татхагата не более почитаем, уважаем и достоин подношений, чем драгоценная его община? Почему одежду для дождливого времени, которую его тётка сама спряла, сама соткала, сама отбила, сама разорвала на куски, сама выкрасила672 и хотела отдать ему, Татхагата велел ей отдать в общину?
Yadi, bhante nāgasena, tathāgato saṅgharatanato uttaro bhaveyya adhiko vā visiṭṭho vā, 'mayi dinne mahapphalaṃ bhavissatī'ti na tathāgato mātucchāya sayaṃ piñjitaṃ sayaṃ luñcitaṃ sayaṃ pothitaṃ vassikasāṭikaṃ saṅghe dāpeyya, yasmā ca kho bhante nāgasena tathāgato attānaṃ na patthayati [na patthīyati (sī. pī.)] na upanissayati, tasmā tathāgato mātucchāya taṃ vassikasāṭikaṃ saṅghassa dāpesī"ti. Если, почтенный Нагасена, Татхагата выше драгоценной общины, важнее ее и превосходнее, то эту одежду для дождливого времени, которую его тётка сама спряла, сама соткала, сама отбила, сама разорвала на куски, сама выкрасила и хотела отдать ему, он не велел бы ей отдать в общину, ибо Татхагата знал бы тогда, что от поданного ему даяния дарительнице будет большой плод. Но раз Татхагата сам себя не ценит и сам себе не нужен, почтенный Нагасена, то потому Татхагата и велел своей тётке отдать эту одежду для дождливого времени в общину.
"Bhāsitampetaṃ, mahārāja, bhagavatā mātucchāya mahāpajāpatiyā gotamiyā vassikasāṭikāya dīyamānāya 'saṅghe gotami dehi, saṅghe te dinne ahañceva pūjito bhavissāmi saṅgho cā'ti. – Есть, государь, слова Блаженного, сказанные им своей тётке по матери, Гаутамии Владычице, когда она хотела дать ему одежду для дождливого времени: «Отдай это в общину, Гаутамия. Отдав в общину, ты и меня почтишь, и общину тоже».
Taṃ pana na attano patimānanassa avipākatāya na adakkhiṇeyyatāya, api ca kho, mahārāja, hitatthāya anukampāya anāgatamaddhānaṃ saṅgho mamaccayena cittīkato bhavissatīti vijjamāne yeva guṇe parikittayanto evamāha 'saṅghe gotami dehi, saṅghe te dinne ahañceva pūjito bhavissāmi saṅgho cā'ti. Однако поступил он так не потому, что считал дар, приносимый ему лично, бесплодным или себя недостойным подношений, но из желания блага, из сострадания: «В будущем, после моей кончины, общину будут благодаря этому ставить высоко». Потому он и упомянул во всеуслышание достоинство, действительно присущее общине: «Отдай это в общину, Гаутамия. Отдав в общину, ты и меня почтишь, и общину тоже».
"Yathā, mahārāja, pitā dharamāno yeva amaccabhaṭabaladovārikaanīkaṭṭhapārisajjajanamajjhe rañño santike puttassa vijjamānaṃ yeva guṇaṃ pakitteti [parikitteti (ka.)] 'idha ṭhapito anāgatamaddhānaṃ janamajjhe pūjito bhavissatī'ti. Представь, государь, что пока еще крепкий отец, находясь в, обществе царских советников, наемников, солдат, часовых, привратников, членов совета, в присутствии самого царя упоминает во всеуслышание достоинства, действительно присущие его сыну, ибо знает: «Закрепившись здесь, мой сын в будущем будет пользоваться уважением многих людей».
Evameva kho, mahārāja, tathāgato hitatthāya anukampāya anāgatamaddhānaṃ saṅgho mamaccayena cittīkato bhavissatīti vijjamāne yeva guṇe pakittayanto evamāha 'saṅghe gotami dehi, saṅghe te dinne ahañceva pujito bhavissāmi saṅgho cā'ti. Вот точно так же государь, из желания блага, из сострадания, зная, что в будущем, после его кончины, общину будут благодаря этому ставить высоко, Татхагата упомянул во всеуслышание достоинство, действительно присущее общине: «Отдай это в общину, Гаутамия. Отдав в общину, ты и меня почтишь, и общину тоже».
"Na kho, mahārāja, tāvatakena vassikasāṭikānuppadānamattakena saṅgho tathāgatato adhiko nāma hoti visiṭṭho vā. От такой малости, государь, оттого лишь, что она получила одежду для дождливого времени, община не сделалась еще важнее и превосходнее Татхагаты.
Yathā, mahārāja, mātāpitaro puttānaṃ ucchādenti parimaddanti nahāpenti sambāhenti, api nu kho, mahārāja, tāvatakena ucchādanaparimaddananahāpanasambāhanamattakena 'putto mātāpitūhi adhiko nāma hoti visiṭṭho vā'ti? Например, государь, родители своих детей купают, вытирают, умащают благовониями и притираниями. Но разве от такой малости, оттого лишь, что родители его купают, вытирают, умащают благовониями и притираниями, делается дитя важнее и превосходнее своих родителей?
"Na hi, bhante, akāmakaraṇīyā bhante puttā mātāpitūnaṃ, tasmā mātāpitaro puttānaṃ ucchādanaparimaddananahāpanasambāhanaṃ karontī"ti. – Нет, почтенный. Забота о детях – это для родителей долг, не зависящий ни от чьего желания, вот почему родители своих детей купают, вытирают, умащают благовониями и притираниями.
Evameva kho, mahārāja, na tāvatakena vassikasāṭikānuppadānamattakena saṅgho tathāgatato adhiko nāma hoti visiṭṭho vāti. – Вот точно так же, государь, от такой малости, оттого лишь, что она получила одежду для дождливого времени, община не сделалась еще важнее и превосходнее Татхагаты.
Api ca tathāgato akāmakaraṇīyaṃ karonto mātucchāya taṃ vassikasāṭikaṃ saṅghassa dāpesi. Когда Татхагата велел своей тётке отдать одежду для дождливого времени в общину, то это был долг, не зависящий ни от чьего желания.
"Yathā vā pana, mahārāja, kocideva puriso rañño upāyanaṃ āhareyya, taṃ rājā upāyanaṃ aññatarassa bhaṭassa vā balassa vā senāpatissa vā purohitassa vā dadeyya. Или, представь, государь, что некто принес царю подарок, а царь этот подарок отдал кому-то из своих наемников и телохранителей, или полководцу, или придворному жрецу.
Api nu kho so, mahārāja, puriso tāvatakena upāyanapaṭilābhamattakena raññā adhiko nāma hoti visiṭṭho vā"ti? Разве от такой малости, оттого лишь, что ему перепал подарок, сделается этот человек важнее и превосходнее царя?
"Na hi, bhante, rājabhattiko, bhante, so puriso rājūpajīvī, taṭṭhāne ṭhapento rājā upāyanaṃ detī"ti. – Нет, почтенный. Этот человек на царской службе, жалованье получает от царя. Царь определяет ему его место, он же передает и этот подарок.
"Evameva kho, mahārāja, na tāvatakena vassikasāṭikānuppadānamattakena saṅgho tathāgatato adhiko nāma hoti visiṭṭho vā, atha kho tathāgatabhattiko tathāgatūpajīvī. – Вот точно так же, государь, от такой малости, оттого лишь, что она получила одежду для дождливого времени, община не сделалась еще важнее и превосходнее Татхагаты.
Taṭṭhāne ṭhapento tathāgato saṅghassa vassikasāṭikaṃ dāpesi. Татхагата определил общине ее место, он же велел отдать ей одежду для дождливого времени.
"Api ca, mahārāja, tathāgatassa evaṃ ahosi 'sabhāvapaṭipūjanīyo saṅgho, mama santakena saṅghaṃ paṭipūjessāmī'ti saṅghassa vassikasāṭikaṃ dāpesi, na, mahārāja, tathāgato attano yeva paṭipūjanaṃ vaṇṇeti, atha kho ye loke paṭipūjanārahā, tesampi tathāgato paṭipūjanaṃ vaṇṇeti. Татхагата так подумал тогда, государь: «Община по природе своей достойна почитания; я почту общину тем, что у меня есть». Потому он и велел отдать в общину эту одежду для дождливого времени. Татхагата ценит не только почитание, оказываемое ему самому, государь; почитание тех, кто его заслужил в мире, также ценит Татхагата.
"Bhāsitampetaṃ, mahārāja, bhagavatā devātidevena majjhimanikāyavaralañchake dhammadāyādadhammapariyāye appicchappaṭipattiṃ pakittayamānena 'asu yeva me purimo bhikkhu pujjataro ca pāsaṃsataro cā'ti. Ведь есть, государь, в превосходном Своде средних сутр, в проповеди, где говорится о неприхотливости и которая названа «Наследники Учения», изречение Блаженного, бога богов: «Но вот тот, первый, монах больше достоин моего почтения и прославления»673.
"Natthi, mahārāja, bhavesu koci satto tathāgatato dakkhiṇeyyo vā uttaro vā adhiko vā visiṭṭho vā, tathāgatova uttaro adhiko visiṭṭho. Нет, государь, среди живых существ никого, кто более, чем Татхагата, был бы достоин подношений, кто был бы выше его, важнее и превосходнее. Именно Татхагата – высший, важнейший и превосходнейший.
"Bhāsitampetaṃ, mahārāja, saṃyuttanikāyavare māṇavagāmikena devaputtena bhagavato purato ṭhatvā devamanussamajjhe – Ведь есть, государь, изречение небожителя Манавагамина, сказанное в присутствии Блаженного, среди богов и людей и сохраненное в превосходном Своде связок по предметам:
"'Vipulo rājagahīyānaṃ [rājagahikānaṃ (ka.) saṃ. ni. 1.111 passitabbaṃ], giri seṭṭho pavuccati; «Из гор под Раджагрихою гора Випула – главная,
Seto himavataṃ seṭṭho, ādicco aghagāminaṃ. А в Гималаях – Швета, а солнце – из светил.
"'Samuddo udadhinaṃ seṭṭho, nakkhattānañca candimā; Как океан – глава морей, как месяц – всех своих созвездий,
Sadevakassa lokassa, buddho aggo pavuccatī'ti. Так меж богами и людьми зовется первым Просветленный»674.
"Tā kho panetā, mahārāja, māṇavagāmikena devaputtena gāthā sugītā na duggītā, subhāsitā na dubbhāsitā, anumatā ca bhagavatā, nanu, mahārāja, therenapi sāriputtena dhammasenāpatinā bhaṇitaṃ – И строфа эта, государь, была небожителем Манавагамином хорошо пропета, не вотще пропета, хорошо сказана, не вотще сказана, и сам Блаженный одобрил её675. Есть еще, государь, и слова тхеры Шарипутры, полководца Учения:
"'Eko manopasādo; Saraṇagamanamañjalipaṇāmo vā; «Одна лишь приязнь и приход к прибежищу, Один лишь поклон
Ussahate tārayituṃ, mārabalanisūdane buddhe'ti. Просветленному, Истребителю Мары воинства, Уже могут от тягот избавить»676.
"Bhagavatā ca bhaṇitaṃ devātidevena 'ekapuggalo, bhikkhave, loke uppajjamāno uppajjati bahujanahitāya bahujanasukhāya lokānukampāya atthāya hitāya sukhāya devamanussānaṃ. Сказано также Блаженным, богом богов: «Один человек, монахи, если является в мире, то является на благо многих людей, на счастье многих людей, сострадая миру, на пользу, на благо, на счастье богам и людям.
Katamo ekapuggalo? Вот кто этот человек:
Tathāgato arahaṃ sammāsambuddho - pe - devamanussāna"'nti. это Татхагата, святой, истинновсепросветленный, совершенный в знании и поведении, благопришедший, знаток мира, непревосходимый, укротитель буйных мужей, Учитель богов и людей»677.
"Sādhu, bhante nāgasena, evametaṃ tathā sampaṭicchāmī"ti. – Отлично, почтенный Нагасена. Да, это так. Я с этим согласен.
Gotamivatthadānapañho dutiyo.

3. Gihipabbajitasammāpaṭipattipañho Таблица Палийский оригинал

[3] "Bhante nāgasena, bhāsitampetaṃ bhagavatā 'gihino vāhaṃ, bhikkhave, pabbajitassa vā sammāpaṭipattiṃ vaṇṇemi, gihī vā bhikkhave pabbajito vā sammāpaṭipanno sammāpaṭipattādhikaraṇahetu ārādhako hoti ñāyaṃ dhammaṃ kusala"nti. King Milinda said: “Revered Nāgasena, it was said by the Blessed One: “I, monks, praise right practice in a layman and in one who has gone forth. If either a layman or one who has gone forth is practising rightly then, because of his right practice, he is successful in the method, in Dhamma and in what is wholesome.’ Почтенный Нагасена, есть изречение Блаженного: «Будь то мирянин или подвижник, я равно хвалю их истинное делание, о монахи. Мирянин ли, подвижник ли – истинно делающий человек, о монахи, благодаря своему истинному деланию успешно обретет метод, дхарму, благо»678.
Yadi, bhante nāgasena, gihī odātavasano kāmabhogī puttadārasambādhasayanaṃ ajjhāvasanto kāsikacandanaṃ paccanubhonto mālāgandhavilepanaṃ dhārento jātarūparajataṃ sādiyanto maṇikuṇḍala [maṇikanaka (sī. pī.)] vicittamoḷibaddho sammāpaṭipanno ārādhako hoti ñāyaṃ dhammaṃ kusalaṃ, pabbajitopi bhaṇḍukāsāvavatthavasano parapiṇḍamajjhupagato catūsu sīlakkhandhesu sammāparipūrakārī diyaḍḍhesu sikkhāpadasatesu samādāya vattanto terasasu dhutaguṇesu anavasesaṃ vattanto sammāpaṭipanno ārādhako hoti ñāyaṃ dhammaṃ kusalaṃ. “If, revered Nāgasena, a layman—clad in white, enjoying sense pleasures, dwelling as master in a house crowded with wife and children, accustomed to Benares sandalwood, using garlands, scents and unguents, handling gold and silver, his turban studded with a variety of jewels and gold—is practising rightly, he is successful in the method, in Dhamma and in what is wholesome. And if one who has gone forth—his head shaven, wearing saffron robes, obtaining alms from others, perfectly fulfilling the four branches of morality, and who undertaking them conducts himself according to the hundred and fifty rules of training, and conducts himself according to the thirteen modes of ascetic practices—is practising rightly, he is successful in the method, in Dhamma and in what is wholesome. Почтенный Нагасена! Если мирянин в белых одеждах679, кто тешит себя усладами, имеет большую семью и множество детей, пользуется бенаресским сандалом, носит венки, умащает себя благовониями и притираниями, имеет дело с золотом и серебром, носит пестрый тюрбан, украшенный драгоценными камнями и золотом; если он, истинно делая, успешно обретет метод, дхарму, благо; если бритоголовый подвижник в желтом рубище, кто живет чужим доброхотством, целиком следует всем четырем частям нравственности680, соблюдает полтораста правил поведения, постоянно соблюдает тринадцать чистых обетов, если он, истинно делая, успешно обретет метод, дхарму, благо,
Tattha, bhante, ko viseso gihino vā pabbajitassa vā? What then, revered sir, is the difference between the layman and one who has gone forth? то где же, почтенный, отличие подвижника от мирянина?
Aphalaṃ hoti tapokammaṃ, niratthakā pabbajjā. Your austerity is fruitless, your renunciation is useless, Не получается ли, что тапас ни к чему, пострижение тщетно,
Vañjhā sikkhāpadagopanā, moghaṃ dhutaguṇasamādānaṃ, kiṃ tattha dukkhamanuciṇṇena, nanu nāma sukheneva sukhaṃ adhigantabba"nti. your watching over the rules of training is barren, and your undertaking the ascetic practices is in vain. What is the good of piling up suffering in these ways? Is not happiness to be reached simply through happiness?" следование правилам поведения бесплодно и принятие чистых обетов бессмысленно? К чему брать на себя тяготы? Разве не верно, что счастье и достигается счастьем?
"Bhāsitampetaṃ, mahārāja, bhagavatā 'gihino vāhaṃ, bhikkhave, pabbajitassa vā sammāpaṭipattiṃ vaṇṇemi, gihī vā, bhikkhave, pabbajito vā sammāpaṭipanno sammāpaṭipattādhikaraṇahetu ārādhako hoti ñāyaṃ dhammaṃ kusala"nti. “The words you ascribe to the Blessed One, sire, are rightly quoted. – Есть, государь, изречение Блаженного: «Будь то мирянин или подвижник, я равно хвалю их истинное делание, о монахи. Мирянин ли, подвижник ли – истинно делающий человек, о монах, благодаря своему истинному деланию успешно обретет метод, дхарму, благо».
Evametaṃ, mahārāja, sammāpaṭipannova seṭṭho, pabbajitopi, mahārāja, 'pabbajitomhī'ti na sammā paṭipajjeyya, atha kho so ārakāva sāmaññā, ārakāva brahmaññā, pageva gihī odātavasano. Thus it is, sire, that one who is practising rightly is the best. And, sire, if one who has gone forth thinks: “I am the one who has gone forth’ but should not be practising rightly, then he is far from recluseship, far from brahminhood. Да, государь, это так: истинно делающий и есть лучший. Если, государь, подвижник станет думать: «Ну, постриг я принял, вот и ладно» – и уклонится от истинного делания, то далеко ему до шраманства, далеко ему до брахманства.
Gihīpi, mahārāja, sammāpaṭipanno ārādhako hoti ñāyaṃ dhammaṃ kusalaṃ, pabbajitopi, mahārāja, sammāpaṭipanno ārādhako hoti ñāyaṃ dhammaṃ kusalaṃ. How much more then a layman, clad in white? Whether he be a layman, sire, or one who has gone forth, if he is practising rightly he is successful in the method, in Dhamma and in what is wholesome. А такому же, но мирянину в белых одеждах – и тем более! И мирянин, государь, если он истинно делает, успешно обретет метод, дхарму, благо, и подвижник, государь, если он истинно делает, успешно обретет метод, дхарму, благо.
"Api ca kho, mahārāja, pabbajitova sāmaññassa issaro adhipati; pabbajjā, mahārāja, bahuguṇā anekaguṇā appamāṇaguṇā, na sakkā pabbajjāya guṇaṃ parimāṇaṃ kātuṃ. Nevertheless, sire, it is the one who has gone forth who is chief and master in recluseship. Но все же, государь, именно подвижник – господин и владетель шраманства. И пострижение, государь, есть нечто достойное, достойнейшее, бесконечно достойное, невозможно исчислить достоинства пострижения.
"Yathā, mahārāja, kāmadadassa maṇiratanassa na sakkā dhanena aggho parimāṇaṃ kātuṃ 'ettakaṃ maṇiratanassa mūla'nti, evameva kho, mahārāja, pabbajjā bahuguṇā anekaguṇā appamāṇaguṇā, na sakkā pabbajjāya guṇaṃ parimāṇaṃ kātuṃ. Going forth, sire, has many special qualities, innumerable and immeasurable special qualities, and it is not possible to measure them Скажем, государь, как невозможно оценить в деньгах драгоценный самоцвет, исполняющий желания: «Вот столько-то стоит этот драгоценный самоцвет»,– вот точно так же, государь, пострижение есть нечто достойное, достойнейшее, бесконечно достойное, невозможно исчислить достоинства пострижения.
"Yathā vā pana, mahārāja, mahāsamudde ūmiyo na sakkā parimāṇaṃ kātuṃ 'ettakā mahāsamudde ūmiyo'ti, evameva kho, mahārāja, pabbajjā bahuguṇā anekaguṇā appamāṇaguṇā, na sakkā pabbajjāya guṇaṃ parimāṇaṃ kātuṃ. just as it is not possible to count the number of waves in the great ocean. Или, скажем, государь, как невозможно исчислить волны в великом океане: «Вот столько-то в великом океане волн»,– вот точно так же, государь, пострижение есть нечто достойное, достойнейшее, бесконечно достойное, невозможно исчислить достоинства пострижения.
"Pabbajitassa, mahārāja, yaṃ kiñci karaṇīyaṃ, sabbaṃ taṃ khippameva samijjhati no cirarattāya. Whatever one who has gone forth may have to do, that he accomplishes without delay. У принявшего постриг подвижника, государь, все, что нужно исполнить, быстро получается, не затягивается надолго,
Kiṃ kāraṇā? For what reason? ибо,
Pabbajito, mahārāja, appiccho hoti santuṭṭho pavivitto asaṃsaṭṭho āraddhavīriyo nirālayo aniketo paripuṇṇasīlo sallekhitācāro dhutappaṭipattikusalo hoti, taṃ kāraṇā pabbajitassa yaṃ kiñci karaṇīyaṃ, sabbaṃ taṃ khippameva samijjhati no cirarattāya. One who has gone forth is of few wishes, he is contented, secluded, detached from the world, of stirred up energy, without desire, homeless, complete in morality, without guile and skilled in the practice of shaking off the defilements. государь, подвижник неприхотлив, непритязателен, уединен, вне мирского общения, ревностен, бесприютен, бездомен, исполнен нравственности, безукоризнен в обращении, опытен в исполнении чистых обетов. Потому, государь, все, что нужно исполнить, у подвижника быстро получается, не затягивается надолго.
Yathā, mahārāja, niggaṇṭhisamasudhotaujuvimalanārāco susajjito sammā vahati, evameva kho, mahārāja, pabbajitassa yaṃ kiñci karaṇīyaṃ, sabbaṃ taṃ khippameva samijjhati no cirarattāyā"ti. It is like an arrow that goes properly when it is shot if it is without a notch, even, well cleaned and straight.” Скажем, государь, как каленая стрела, без сучков, ровная, гладкая, прямая, отчищенная, если умело выпущена, то прямо летит к цели,– вот так же точно, государь, все, что нужно исполнить, у подвижника быстро получается, не затягивается надолго.
"Sādhu, bhante nāgasena, evametaṃ tathā sampaṭicchāmī"ti. “It is good, revered Nāgasena; so it is, therefore do I accept it.” – Отлично, почтенный Нагасена. Да, это так.Я с этим согласен.
Gihipabbajitasammāpaṭipattipañho tatiyo.

4. Paṭipadādosapañho Таблица Палийский оригинал

4."Bhante nāgasena, yadā bodhisatto dukkarakārikaṃ akāsi, netādiso aññatra ārambho ahosi nikkamo kilesayuddhaṃ maccusenaṃ vidhamanaṃ āhārapariggaho dukkarakārikā, evarūpe parakkame kiñci assādaṃ alabhitvā tameva cittaṃ parihāpetvā evamavoca 'na kho panāhaṃ imāya kaṭukāya dukkarakārikāya adhigacchāmi uttarimanussadhammaṃ alamariyañāṇadassanavisesaṃ, siyā nu kho añño maggo bodhāyā'ti, tato nibbinditvā aññena magena sabbaññutaṃ patto, puna tāya paṭipadāya sāvake anusāsati samādapeti. Почтенный Нагасена, когда бодхисаттва свершал свой претрудный труд681, это было беспримерное отречение, решимость, борение аффектов, разметание воинства Мары и ограничение в пище – было претрудным трудом. Ничего отрадного таким натиском не добившись, он охладел к нему и сказал: «Нет, не этим суровым претрудным трудом добьюсь я поистине арийского превосходного знания-видения сверх человеческих возможностей. Другая, должно быть, стезя приведет к просветлению». Отвратившись от этого, другою стезею он достиг всеведения – и вновь наставляет и побуждает слушателей к тому же образу действий:
"'Ārambhatha nikkhamatha, yuñjatha buddhasāsane; «Решительно и с твердостью За Просветленным следуйте,
Dhunātha maccuno senaṃ, naḷāgāraṃva kuñjaro'ti [saṃ. ni. 1.185]. Сомните Мары воинство, Как слон – шалаш соломенный»682.
"Kena na kho, bhante nāgasena, kāraṇena tathāgato yāya paṭipadāya attanā nibbinno virattarūpo, tattha sāvake anusāsati samādapetī"ti? Почему же, почтенный Нагасена, Татхагата наставляет и побуждает слушателей к тому самому образу действий, в котором разочаровался и разуверился сам?
"Tadāpi, mahārāja, etarahipi sā yeva paṭipadā, taṃ yeva paṭipadaṃ paṭipajjitvā bodhisatto sabbaññutaṃ patto. И тогда, государь, и теперь это был и есть один и тот же образ действий. Следуя именно этому образу действий, бодхисаттва достиг всеведения.
Api ca, mahārāja, bodhisatto ativīriyaṃ karonto niravasesato āhāraṃ uparundhi. Однако, государь, бодхисаттва перестарался, совсем отказавшись от пищи.
Tassa āhārūparodhena cittadubbalyaṃ uppajji. Без пищи сознание его ослабело,
So tena dubbalyena nāsakkhi sabbaññutaṃ pāpuṇituṃ, so mattamattaṃ kabaḷīkārāhāraṃ sevanto tāyeva paṭipadāya nacirasseva sabbaññutaṃ pāpuṇi. и из-за этой слабости он не смог тогда обрести всеведение. Когда же он стал в меру питаться, то, следуя тому же самому образу действий, быстро обрел всеведение.
So yeva, mahārāja, paṭipadā sabbesaṃ tathāgatānaṃ sabbaññutañāṇappaṭilābhāya. И это, государь, был тот самый образ действий, коим достигают всеведущего знания все татхагаты.
"Yathā, mahārāja, sabbesaṃ sattānaṃ āhāro upatthambho, āhārūpanissitā sabbe sattā sukhaṃ anubhavanti, evameva kho, mahārāja, sā yeva paṭipadā sabbesaṃ tathāgatānaṃ sabbaññutañāṇappaṭilābhāya, neso, mahārāja, doso ārambhassa, na nikkamassa, na kilesayuddhassa, yena tathāgato tasmiṃ samaye na pāpuṇi sabbaññutañāṇaṃ, atha kho āhārūparodhasseveso doso, sadā paṭiyattā yevesā paṭipadā. Как пища, государь, всех живых подкрепляет и всем живым от пищи делается хорошо – вот точно так же, государь, это был тот самый образ действий, коим достигают всеведения все татхагаты. Не отречения это вина, государь, не решимости, не борения аффектов, что Татхагата не смог в тех условиях обрести всеведущее знание; это вина только отказа от пищи. Образ же действий всегда остается одним и тем же.
"Yathā, mahārāja, puriso addhānaṃ ativegena gaccheyya, tena so pakkhahato vā bhaveyya pīṭhasappī vā asañcaro pathavitale. Скажем, государь, некто слишком стремительно пошел по дороге и оттого надорвался, стал калекой, неспособным самостоятельно передвигаться по земле;
Api nu kho, mahārāja, mahāpathaviyā doso atthi, yena so puriso pakkhahato ahosī"ti? так что же, государь, есть разве вина земной тверди в том, что человек этот стал калекой?
"Na hi, bhante; sadā paṭiyattā, bhante, mahāpathavī, kuto tassā doso? – Нет, почтенный. Земная твердь всегда остается одной и той же, почтенный; вины на ней нет.
Vāyāmasseveso doso, yena so puriso pakkhahato ahosī"ti. В том, что человек этот стал калекой, вина только чрезмерной натуги.
"Evameva kho, mahārāja, neso doso ārambhassa, na nikkamassa, na kilesayuddhassa, yena tathāgato tasmiṃ samaye na pāpuṇi sabbaññutañāṇaṃ, atha kho āhārūparodhasseveso doso sadā paṭiyattā yevesā paṭipadā. – Вот точно так же, государь, не отречения это вина, не решимости, не борения аффектов, что Татхагата не смог в тех условиях обрести всеведущее знание; это вина только отказа от пищи. Образ же действий всегда остается одним и тем же.
"Yathā vā pana, mahārāja, puriso kiliṭṭhaṃ sāṭakaṃ nivāseyya, na so taṃ dhovāpeyya, neso doso udakassa, sadā paṭiyattaṃ udakaṃ. Или, скажем, государь, некто надел грязное платье и не стал его стирать; в этом нет ведь вины воды, вода всегда остается одной и той же.
Purisasseveso doso. Это вина только самого человека.
Evameva kho, mahārāja, neso doso ārambhassa, na nikkamassa, na kilesayuddhassa, yena tathāgato tasmiṃ samaye na pāpuṇi sabbaññutañāṇaṃ, atha kho āhārūparodhasseveso doso, sadā paṭiyattā yevesā paṭipadā, tasmā tathāgato tāyeva paṭipadāya sāvake anusāsati samādapeti, evaṃ kho, mahārāja, sadā paṭiyattā anavajjā sā paṭipadā"ti. Вот точно так же, государь, не отречения это вина, не решимости, не борения аффектов, что Татхагата не смог в тех условиях обрести всеведущее знание; это вина только отказа от пищи. Образ же действий всегда остается одним и тем же. Потому Татхагата наставляет и побуждает слушателей к тому самому образу действий. Итак, государь, этот образ действий всегда остается самим собой, и он безукоризнен.
"Sādhu, bhante nāgasena, evametaṃ tathā sampaṭicchāmī"ti. – Отлично, почтенный Нагасена. Да, это так. Я с этим согласен.
Paṭipadādosapañho catuttho.

5. Hīnāyāvattanapañho Таблица Палийский оригинал

5."Bhante nāgasena, mahantaṃ idaṃ tathāgatasāsanaṃ sāraṃ varaṃ seṭṭhaṃ pavaraṃ anupamaṃ parisuddhaṃ vimalaṃ paṇḍaraṃ anavajjaṃ, na yuttaṃ gihiṃ tāvatakaṃ pabbajetuṃ, gihī yeva [gihiṃ yeva (sī. pī.)] ekasmiṃ phale vinetvā yadā apunarāvattī hoti tadā so pabbājetabbo. King Milinda said: “Revered Nāgasena, this Dispensation of the Tathāgata is mighty, essentially true, precious, excellent, noble, unrivalled, pure, stainless, clear, and faultless. It is not right to let a layman go forth so long as he is a mere householder. It is only when a householder has attained to the fruit of the first path and cannot revert to secular life that he should be allowed to go forth. Почтенный Нагасена! Завет Татхагаты величествен, сущностен, избран, превосходен, возвышен, бесподобен, незапятнан, чист, светел и безупречен. Так что не следует постригать мирянина просто так, сразу; сначала должно привести его к обретению первого плода683 и лишь потом, когда он уже бесповоротно принадлежит Учению, постригать.
Kiṃ kāraṇā? For what reason?
Ime dujjanā tāva tattha sāsane visuddhe pabbajitvā paṭinivattitvā hīnāyāvattanti, tesaṃ paccāgamanena ayaṃ mahājano evaṃ vicinteti 'tucchakaṃ vata bho etaṃ samaṇassa gotamassa sāsanaṃ bhavissati, yaṃ ime paṭinivattantī'ti, idamettha kāraṇa"nti. When people who are still evil go forth in this Dispensation, they could give it up and revert to the secular life. Because of their backsliding people may think: “Vain, indeed, must be this Dispensation of the recluse Gotama that these people have turned back from it.’ This is the reason for what I say.” В самом деле, случается, что дурные люди принимают в сем чистейшем Завете послушание, а после идут на попятный, возвращаются к худшему. Из-за отступничества их многие начинают раздумывать: «Ага! Наверное, в послушании шрамана Готамы нет проку! Иначе с чего бы это им идти на попятный? » Таков мой довод.
"Yathā, mahārāja, taḷāko bhaveyya sampuṇṇasucivimalasītalasalilo, atha yo koci kiliṭṭho malakaddamagato taṃ taḷākaṃ gantvā anahāyitvā kiliṭṭhova paṭinivatteyya, tattha, mahārāja, katamaṃ jano garaheyya kiliṭṭhaṃ vā taḷākaṃ vā"ti? “Supposing, sire, there were a pond full of pure, clear, cold water. Some man, dirty, covered with stains and mud, should come there, and without bathing in it should turn back again, still dirty as before. Whom would the people blame for that, sire, the dirty man or the pond?" – Представь себе, государь, водоем, полный влаги, чистой, прохладной. Пришел к этому водоему некий человек, весь перепачканный в иле и грязи, не стал мыться и так перепачканным и ушел. Скажи, государь, кого люди осудят: перепачканного или водоем?
"Kiliṭṭhaṃ, bhante, jano garaheyya 'ayaṃ taḷākaṃ gantvā anahāyitvā kiliṭṭhova paṭinivatto, kiṃ imaṃ anahāyitukāmaṃ taḷāko sayaṃ nahāpessati, ko doso taḷākassā'ti. “The people would blame the dirty man, revered sir, thinking: “He came to the pond but, without washing, turned back dirty as before. How can a pond itself wash this person who does not want to wash? What defect is there in the pond?’" – Перепачканного люди осудят, почтенный. Это его дело, что он пришел к водоему, но не стал мыться и так перепачканным и ушел. Что же, водоем его сам мыть будет, если он не желает мыться? Никакой вины водоема в этом нет.
Evameva kho, mahārāja, tathāgato vimuttivarasalilasampuṇṇaṃ saddhammavarataḷākaṃ māpesi 'ye keci kilesamalakiliṭṭhā sacetanā budhā, te idha nahāyitvā sabbakilese pavāhayissantī'ti. “Even so, sire, the Tathāgata constructed the pond of the noble true Dhamma which is full of the waters of the noble freedom, thinking: “Those who have intelligence and discernment but are soiled with the stains of the defilements, bathing here, can be washed clean of all the defilements.’ – Вот точно так же, государь, и Татхагата выкопал водоем истого избранного Учения, полный влагою избранной свободы. Те из перепачканных в аффектах-грязи людей, кто понятлив и сообразителен, те омоются в нем и удалят с себя все аффекты.
Yadi koci taṃ saddhammavarataḷākaṃ gantvā anahāyitvā sakilesova paṭinivattitvā hīnāyāvattati taṃ yeva jano garahissati 'ayaṃ jinasāsane pabbajitvā tattha patiṭṭhaṃ alabhitvā hīnāyāvatto, kiṃ imaṃ appaṭipajjantaṃ jinasāsanaṃ sayaṃ bodhessati, ko doso jinasāsanassā'ti? If someone, 122 The Questions of King Milinda going to that pond but, without washing, turns back from it and reverts to the secular life having defilements as before, the people will blame him only, saying: “Having gone forth in the Dispensation of the Conqueror but not getting a foothold there, he has reverted to the secular life. How can this Dispensation of the Conqueror itself cleanse this person who was not applying himself to it? What defect is there in the Dispensation of the Conqueror?’ Если же кто-то придет к этому водоему истого избранного Учения, но мыться в нем не станет, пойдет на попятный и вернется к худшему, то его-то люди и осудят: это его дело, что он принял послушание в Завете Победителя, но не удержался в нем и вернулся к худшему. Что же, Завет Победителя сам его очищать станет, если он не желает ему следовать? Никакой вины Завета Победителя в этом нет.
"Yathā vā pana, mahārāja, puriso paramabyādhito roguppattikusalaṃ amoghadhuvasiddhakammaṃ bhisakkaṃ sallakattaṃ disvā atikicchāpetvā sabyādhikova paṭinivatteyya, tattha katamaṃ jano garaheyya āturaṃ vā bhisakkaṃ vā"ti? “Or, sire, it is as if a man afflicted with a dire disease should visit a physician who is skilled in diagnosis and knows a lasting cure, but he does not let himself be treated and turns back still an ill man. Whom would the people blame for that, the sick man or the physician?" Или представь, государь, что расхворавшийся человек встретил опытного в определении болезней, неизменно успешно излечивающего врача-исцелителя, не стал у него лечиться, так хворым и ушел. Скажи, государь, кого люди осудят: больного или врача?
"Āturaṃ, bhante, jano garaheyya 'ayaṃ roguppattikusalaṃ amoghadhuvasiddhakammaṃ bhisakkaṃ sallakattaṃ disvā atikicchāpetvā sabyādhikova paṭinivatto, kiṃ imaṃ atikicchāpentaṃ bhisakko sayaṃ tikicchissati, ko doso bhisakkassā"'ti? “The people would blame the sick man, revered sir. How can the physician himself cure the man who does not allow himself to be treated? What defect is there in the physician?" Больного люди осудят, почтенный. Это его дело, что он, встретив опытного в определении болезней, неизменно успешно излечивающего врача-исцелителя, не стал у него лечиться, так хворым и ушел. Что же, насильно врач его лечить станет, если он не желает лечиться? Никакой вины врача в этом нет.
"Evameva kho, mahārāja, tathāgato antosāsanasamugge kevalaṃ sakalakilesabyādhivūpasamanasamatthaṃ amatosadhaṃ pakkhipi, 'ye keci kilesabyādhipīḷitā sacetanā budhā, te imaṃ amatosadhaṃ pivitvā sabbakilesabyādhiṃ vūpasamessantī'ti. “Even so, sire, the Tathāgata placed in the casket of his Teaching the healing medicine of Deathlessness which wholly allays and calms illnesses due to all the defilements, thinking: “When those who are oppressed by the illnesses of the defilements but have intelligence and discernment have drunk of this healing medicine of Deathlessness, they will allay all the illnesses due to the defilements.’ Вот точно так же, государь, и Татхагата вложил в Корзину Учения всяческий целебный нектар, способный излечить все недуги-аффекты. Те из мучимых недугами-аффектами людей, кто понятлив и сообразителен, те испьют этого целебного нектара и излечатся от всех недугов-аффектов.
Yadi koci yaṃ amatosadhaṃ apivitvā sakilesova paṭinivattitvā hīnāyāvattati, taṃ yeva jano garahissati 'ayaṃ jinasāsane pabbajitvā tattha patiṭṭhaṃ alabhitvā hīnāyāvatto, kiṃ imaṃ appaṭipajjantaṃ jinasāsanaṃ sayaṃ bodhessati, ko doso jinasāsanassā'ti? If someone does not drink of that curing medicine of Deathlessness but turns and reverts to the secular life having defilements as before, the people will blame him only, saying: “Having gone forth in the Dispensation of the Conqueror but not getting a foothold there, he has reverted to the secular life. How can this Dispensation of the Conqueror itself cleanse this person who was not applying himself to it? What defect is there in the Dispensation of the Conqueror?’ Если же кто-то не станет пить этот целебный нектар, пойдет на попятный и вернется к худшему, то его-то люди и осудят: это его дело, что он принял послушание в Завете Победителя, но не удержался в нем и вернулся к худшему. Что же, Завет Победителя сам его очищать станет, если он не желает ему следовать? Никакой вины Завета Победителя в этом нет.
"Yathā vā pana, mahārāja, chāto puriso mahatimahāpuññabhattaparivesanaṃ gantvā taṃ bhattaṃ abhuñjitvā chātova paṭinivatteyya, tattha katamaṃ jano garaheyya chātaṃ vā puññabhattaṃ vā"ti? “Or, sire, it is as if a famished man arriving at a mighty distribution of food for merit, but not eating any of that food, should turn back famished as before, whom would the people blame for that, the famished man or the food for merit?" Или представь, государь, что голодный человек попал на большую, на многих рассчитанную благотворительную раздачу пищи684, но не стал есть, так и ушел голодным. Скажи, государь, кого люди осудят: голодного или раздаваемую пищу?
"Chātaṃ, bhante, jano garaheyya 'ayaṃ khudāpīḷito puññabhattaṃ paṭilabhitvā abhuñjitvā chātova paṭinivatto, kiṃ imassa abhuñjantassa bhojanaṃ sayaṃ mukhaṃ pavisissati, ko doso bhojanassā"'ti? “The people would blame the famished man, revered sir. How can a meal itself enter into the mouth of this man who did not eat? What defect is there in the meal?" Голодного люди осудят, почтенный. Это его дело, что он, изголодавшийся, хотя и мог получить свою долю раздаваемой пищи, но не стал есть, так и ушел голодным. Что же, сама ему еда в рот пойдет, если он её не ест? Никакой вины пищи в этом нет.
"Evameva kho, mahārāja, tathāgato antosāsanasamugge paramapavaraṃ santaṃ sivaṃ paṇītaṃ amataṃ paramamadhuraṃ kāyagatāsatibhojanaṃ ṭhapesi 'ye keci kilesachātajjhattā taṇhāparetamānasā sacetanā budhā, te imaṃ bhojanaṃ bhuñjitvā kāmarūpārūpabhavesu sabbaṃ taṇhamapanessantī'ti. “Even so, sire, the Tathāgata has set in the casket of his Teaching the most precious, peaceful, auspicious, excellent, undying and utterly sweet meal of mindfulness connected with the body, thinking: “May all those who are exhausted internally by the defilements, their minds overcome by craving, who have intelligence and discernment, dispel by eating this meal all cravings for the three becomings of the sense sphere, the finematerial sphere, and the immaterial sphere.’ Вот точно так же, государь, и Татхагата поместил в корзину Завета изысканнейшее, успокаивающее, благое, превосходное, нектарное, сладчайшее яство: памятование о теле. Те из изможденных, истощенных аффектами, подавленных жаждой685 людей, кто понятлив и сообразителен, те отведают этого яства и уймут в себе всякую жажду к обладанию, образу и безобразному686.
Yadi koci taṃ bhojanaṃ abhuñjitvā taṇhāsitova paṭinivattitvā hīnāyāvattati, taññeva jano garahissati 'ayaṃ jinasāsane pabbajitvā tattha patiṭṭhaṃ alabhitvā hīnāyāvatto, kiṃ imaṃ appaṭipajjantaṃ jinasāsanaṃ sayaṃ bodhessasi, ko doso jinasāsanassā'ti. If someone, not partaking of that meal, turns back still clinging to craving as before and reverts to the secular life, the people would blame only him, thinking: “Having gone forth in the Dispensation of the Conqueror but not getting a foothold there, he has reverted to the secular life. But how can the Dispensation of the Conqueror itself cleanse this person who was not applying himself to it? What defect is there in the Dispensation of the Conqueror?’ Если же кто-то не станет есть это яство, пойдет на попятный, снедаемый жаждой, и вернется к худшему, то его-то люди и осудят: это его дело, что он принял послушание в Завете Победителя, но не удержался в нем и вернулся к худшему. Что же, Завет Победителя сам его очищать станет, если он не желает ему следовать? Никакой вины Завета Победителя в этом нет.
"Yadi, mahārāja, tathāgato gihiṃ yeva ekasmiṃ phale vinītaṃ pabbājeyya, na nāmāyaṃ pabbajjā kilesappahānāya visuddhiyā vā, natthi pabbajjāya karaṇīyaṃ. “If, sire, the Tathāgata had allowed a householder to go forth only if he had attained the fruit of the first path, then this going forth is not for getting rid of defilements nor is it for purification. There is nothing to be gained by going forth. Если бы Татхагата решил постригать лишь тех, кто обрел: уже первый плод, то постриг тогда не служил бы избавлению» от аффектов и очищению, государь; в постриге и надобности бы не было.
Yathā, mahārāja, puriso anekasatena kammena taḷākaṃ khaṇāpetvā parisāya evamanussāveyya 'mā me, bhonto, keci saṃkiliṭṭhā imaṃ taḷākaṃ otaratha, pavāhitarajojallā parisuddhā vimalamaṭṭhā imaṃ taḷākaṃ otarathā'ti. Supposing, sire, a man had had a pond dug out by several hundred workmen and were to announce to an assembly thus: “Let no one who is soiled, good sirs, go down into this pond; let only those whose dust and dirt have been already washed away, who are pure, stainless and cleansed go down into this pond.’ Представь, государь, что некто соорудил водоем, собрав для этого не одну сотню рабочих, а затем объявил всем в округе: «Уважаемые! Никто не должен окунаться в этот водоем грязным. Окунаться в этот водоем могут те, кто стряхнул с себя пыль и грязь, отмылся и чист до блеска».
Api nu kho, mahārāja, tesaṃ pavāhitarajojallānaṃ parisuddhānaṃ vimalamaṭṭhānaṃ tena taḷākena karaṇīyaṃ bhaveyyā"ti? Now, sire, would that pond be of any use to those whose dust and dirt had already been washed away, who were pure, stainless and cleansed?" Скажи, государь, разве у тех, кто стряхнул с себя пыль и грязь, отмылся и чист до блеска, есть надобность в этом водоеме?
"Na hi, bhante, yassatthāya te taṃ taḷākaṃ upagaccheyyuṃ, taṃ aññatreva tesaṃ kataṃ karaṇīyaṃ, kiṃ tesaṃ tena taḷākenā"ti? “No, revered sir, they have carried out elsewhere the purpose for which they might have come to the pond. So what is the good of that pond to them?" – Нет, почтенный. То, ради чего им нужен был бы водоем, они уже сделали на стороне. Им водоем ни к чему.
"Evameva kho, mahārāja, yadi tathāgato gihiṃ yeva ekasmiṃ phale vinītaṃ pabbājeyya, tattheva tesaṃ kataṃ karaṇīyaṃ, kiṃ tesaṃ pabbajjāya. – Вот точно так же, государь, если бы Татхагата решил постригать лишь тех, кто обрел уже первый плод, то оказалось бы, что дело у них и так сделано и постриг им ни к чему.
"Yathā vā pana, mahārāja, sabhāvaisibhattiko sutamantapadadharo atakkiko roguppattikusalo amoghadhuvasiddhakammo bhisakko sallakatto sabbarogūpasamabhesajjaṃ sannipātetvā parisāya evamanussāveyya 'mā kho, bhonto, keci sabyādhikā mama santike upagacchatha, abyādhikā arogā mama santike upagacchathā'ti. Или представь, государь, что достойный почитатель мудрецов древности, знаток вед и мантр, не прибегающий к догадкам, опытный в определении болезней, неизменно успешно излечивающий врач-исцелитель составил снадобье, способное излечить любую болезнь, а затем объявил всем в округе: «Уважаемые! Никто не должен обращаться ко мне, если болен. Обращаться ко мне могут те, кто ничем не болен и не хворает».
Api nu kho, mahārāja, tesaṃ abyādhikānaṃ arogānaṃ paripuṇṇānaṃ udaggānaṃ tena bhisakkena karaṇīyaṃ bhaveyyā"ti? Скажи, государь, разве у тех, кто ничем не болен и не хворает, крепок и весел, есть надобность в этом враче?
"Na hi, bhante, yassatthāya te taṃ bhisakkaṃ sallakattaṃ upagaccheyyuṃ, taṃ aññatreva tesaṃ kataṃ karaṇīyaṃ, kiṃ tesaṃ tena bhisakkenā"ti? – Нет, почтенный. То, ради чего им нужен был бы врач, они уже сделали на стороне. Им врач ни к чему.
"Evameva kho, mahārāja, yadi tathāgato gihiṃ yeva ekasmiṃ phale vinītaṃ pabbājeyya, tattheva tesaṃ kataṃ karaṇīyaṃ, kiṃ tesaṃ pabbajjāya? – Вот точно так же, государь, если бы Татхагата решил постригать лишь тех, кто обрел уже первый плод, то оказалось бы, что дело у них и так сделано и постриг им ни к чему.
"Yathā vā pana, mahārāja, koci puriso anekathālipākasataṃ bhojanaṃ paṭiyādāpetvā parisāya evamanussāveyya 'mā me, bhonto, keci chātā imaṃ parivesanaṃ upagacchatha, subhuttā tittā suhitā dhātā pīṇitā paripuṇṇā imaṃ parivesanaṃ upagacchathā"ti. Или представь, государь, что некто наготовил на несколько сотен человек рисовой каши на молоке, а затем объявил всем в округе: «Уважаемые! Никто не должен приходить на эту раздачу голодным. На эту раздачу могут прийти сытые, наевшиеся, насытившиеся, упитанные, дородные и полные».
Api nu kho mahārāja, tesaṃ bhuttāvīnaṃ tittānaṃ suhitānaṃ dhātānaṃ pīṇitānaṃ paripuṇṇānaṃ tena bhojanena karaṇīyaṃ bhaveyyā"ti? Скажи, государь, разве у сытых, наевшихся, насытившихся, упитанных, дородных и полных есть надобность в этом угощении?
"Na hi, bhante, yassatthāya te taṃ parivesanaṃ upagaccheyyuṃ, taṃ aññatreva tesaṃ kataṃ karaṇīyaṃ, kiṃ tesaṃ tāya parivesanāyā"ti? – Нет, почтенный. То, ради чего они могли бы прийти на раздачу, они уже сделали на стороне. Им эта раздача ни к чему.
"Evameva kho, mahārāja, yadi tathāgato gihiṃ yeva ekasmiṃ phale vinītaṃ pabbājeyya, tattheva tesaṃ kataṃ karaṇīyaṃ, kiṃ tesaṃ pabbajjāya? – Вот точно так же, государь, если бы Татхагата решил постригать лишь тех, кто обрел уже первый плод, то оказалось бы, что дело у них и так сделано и постриг им ни к чему.
"Api ca, mahārāja, ye hīnāyāvattanti, te jinasāsanassa pañca atuliye guṇe dassenti. “Moreover, sire, those who revert to the secular life show forth five special qualities in the Teaching. К тому же, государь, те, кто возвращается к худшему, лишь являют этим пять бесценных достоинств Завета Победителя,
Katame pañca? What are the five? а именно:
Bhūmimahantabhāvaṃ dassenti, parisuddhavimalabhāvaṃ dassenti, pāpehi asaṃvāsiyabhāvaṃ dassenti, duppaṭivedhabhāvaṃ dassenti, bahusaṃvararakkhiyabhāvaṃ dassenti. They show forth its mighty character as a plane; they show forth its character of complete and stainless purity; they show forth its character as one of not associating with evil things; they show forth its character as one that is hard to pierce; they show forth its character as one to be preserved by many controls. являют величие монашеского состояния, являют его чистоту и незапятнанность, являют несовместность его с грешниками, являют его труднопостижимость, являют необходимость во многом себя сдерживать.
"Kathaṃ bhūmimahantabhāvaṃ dassenti? “They show forth its mighty character as a plane. Вот как они являют величие монашеского состояния:
Yathā, mahārāja, puriso adhano hīnajacco nibbiseso buddhiparihīno mahārajjaṃ paṭilabhitvā na cirasseva paripatati paridhaṃsati parihāyati yasato, na sakkoti issariyaṃ sandhāretuṃ. It is, sire, as a man, poor, of lowly birth, undistinguished, deficient in wisdom, on acquiring a great and mighty kingdom, soon comes to naught and to ruin, decreases in fame and is not able to sustain authority. например, государь, если бедному, низкородному, заурядному, скудоумному человеку достанется вдруг огромное царство, то его скоро покорежит, поломает, растеряет он свой двор, не сможет вынести бремени власти
Kiṃ kāraṇaṃ ? For what reason?
Mahantattā issariyassa. The greatness of the authority. из-за присущего этой власти величия.
Evameva kho, mahārāja, ye keci nibbisesā akatapuññā buddhiparihīnā jinasāsane pabbajanti, te taṃ pabbajjaṃ pavaruttamaṃ sandhāretuṃ avisahantā na cirasseva jinasāsanā paripatitvā paridhaṃsitvā parihāyitvā hīnāyāvattanti, na sakkonti jinasāsanaṃ sandhāretuṃ. Even so, sire, those who are undistinguished, have not done meritorious deeds and are deficient in wisdom, but 124 The Questions of King Milinda have gone forth in the Dispensation of the Conqueror, they are incapable of sustaining that noble and incomparable going forth, and soon coming to naught and to ruin and decline, they revert from the Dispensation of the Conqueror to the secular life. Вот точно так же, государь, если заурядные, не имеющие заслуг, скудоумные люди принимают послушание в Завете Победителя, то оказывается, что они не в состоянии выдержать это превосходнейшее послушание; непременно их скоро покорежит, поломает; теряют они все и возвращаются к худшему, не могут выдержать послушания в Завете Победителя
Kiṃ kāraṇaṃ? For what reason?
Mahantattā jinasāsanabhūmiyā. The greatness of the state of the Dispensation of the Conqueror. из-за присущего Завету Победителя величия.
Evaṃ bhūmimahantabhāvaṃ dassenti. “They show forth its character Так они являют величие монашеского состояния.
"Kathaṃ parisuddhavimalabhāvaṃ dassenti? of complete and stainless purity. Вот как они являют чистоту его и незапятнанность:
Yathā, mahārāja, vāri pokkharapatte vikirati vidhamati vidhaṃseti, na ṭhānamupagacchati nūpalimpati. It is, sire, as water on a lotus leaf disperses, scatters, disappears and does not adhere to it. например, государь, капля воды с листа лотоса скатывается, спадает, слетает, в ничто обращается, не марает его,
Kiṃ kāraṇaṃ? For what reason?
Parisuddhavimalattā padumassa. The completely stainless purity of the lotus. ибо лотос чист и незапятнан.
Evameva kho, mahārāja, ye keci saṭhā kūṭā vaṅkā kuṭilā visamadiṭṭhino jinasāsane pabbajanti, te parisuddhavimalanikkaṇṭakapaṇḍaravarappavarasāsanato na cirasseva vikiritvā vidhamitvā vidhaṃsetvā asaṇṭhahitvā anupalimpitvā hīnāyāvattanti. Even so, sire, those who are treacherous, deceitful, shifty, crooked and of discrepant views, but have gone forth in the Dispensation of the Conqueror, soon dispersing, dissolving and scattering from the completely pure, stainless, uninimical, bright, noble, and precious Dispensation, and not remaining in it, not adhering to it, revert to the secular life. Вот точно так же, государь, если бесчестные притворщики, обманщики, лицемеры с несообразными воззрениями принимают послушание в Завете Победителя, то скоро они с этого чистого, незапятнанного, неязвящего687, светлого, избраннейшего из избранных Завета скатываются, спадают, слетают, не удерживаются, не могут его замарать и возвращаются к худшему,
Kiṃ kāraṇaṃ? For what reason?
Parisuddhavimalattā jinasāsanassa. The complete stainless purity of the Dispensation of the Conqueror. ибо Завет Победителя чист и незапятнан.
Evaṃ parisuddhavimalabhāvaṃ dassenti. “They show forth its character Так они являют чистоту его и незапятнанность.
"Kathaṃ pāpehi asaṃvāsiyabhāvaṃ dassenti? as one of not associating with evil things. Вот как они являют несовместность его с грешниками:
Yathā, mahārāja, mahāsamuddo na matena kuṇapena saṃvasati, yaṃ hoti mahāsamudde mataṃ kuṇapaṃ, taṃ khippameva tīraṃ upaneti thalaṃ vā ussāreti. As, sire, the great ocean does not associate with a dead body, but whatever dead body there may be in the great ocean, it quickly carries to the shore or pushes on to dry land. например, государь, мертвое тело с великим океаном несовместно; если появится в великом океане мертвое тело, то он скоро извергнет его на берег, выбросит на сушу,
Kiṃ kāraṇaṃ? For what reason?
Mahābhūtānaṃ bhavanattā mahāsamuddassa. Because the great ocean is the abode of great beings. ибо великий океан есть обитель великих размером существ.
Evameva kho, mahārāja, ye keci pāpakā asaṃvutā ahirikā akiriyā osannavīriyā kusītā kiliṭṭhā dujjanā manussā jinasāsane pabbajanti, te na cirasseva jinasāsanato arahantavimalakhīṇāsavamahābhūtabhavanato nikkhamitvā asaṃvasitvā hīnāyāvattanti. Even so, sire, those who are evil, inactive, with energy exhausted, rotten, soiled and bad, but have gone forth in the Dispensation of the Conqueror, soon departing from the abode of the stainless arahats, great beings whose cankers are destroyed, not associating with them, revert to the secular life. Вот точно так же, государь, если грешники, нерадивые бездельники, порченые, грязные, дурные люди принимают послушание в Завете Победителя, то скоро они отходят от Завета Победителя, этой обители великих существ – незапятнанных, пришедших к истощению тяги святых, не приживаются в нем и возвращаются к худшему,
Kiṃ kāraṇaṃ? For what reason?
Pāpehi asaṃvāsiyattā jinasāsanassa. Because the Dispensation of the Conqueror does not associate with evil things. ибо Завет Победителя с грешниками несовместен.
Evaṃ pāpehi asaṃvāsiyabhāvaṃ dassenti. “They show forth its character Так они являют несовместность его с грешниками.
"Kathaṃ duppaṭivedhabhāvaṃ dassenti? as one that is hard to pierce. Вот как они являют его труднопостижимость:
Yathā, mahārāja, ye keci achekā asikkhitā asippino mativippahīnā issāsā [issatthā (sī. syā. pī.)] vālaggavedhaṃ avisahantā vigaḷanti pakkamanti. It is, sire, as those archers who are not clever, untrained, not learned in the craft, and with their thoughts wandering, are incapable of piercing the tip of a hair, fall short of the target and depart. например, государь, неловкие, неискусные, необученные лучники, стреляя в кончик волоса, не могут попасть в такую цель, промахиваются и уходят ни с чем,
Kiṃ kāraṇaṃ? For what reason?
Saṇhasukhumaduppaṭivedhattā vālaggassa. Because the tip of a hair, being delicate and fine, is very difficult to pierce. ибо кончик волоса тонок, ускользает, пронзить его трудно.
Evameva kho, mahārāja, ye keci duppaññā jaḷā eḷamūgā mūḷhā dandhagatikā janā jinasāsane pabbajanti, te taṃ paramasaṇhasukhumacatusaccappaṭivedhaṃ paṭivijjhituṃ avisahantā jinasāsanā vigaḷitvā pakkamitvā na cirasseva hīnāyāvattanti. Even so, sire, those who are weak in wisdom, stupid, dull, confused and slothful, if they go forth in the Dispensation of the Conqueror, being incapable of piercing the Four Noble Truths that are of the utmost delicacy and fineness, then falling short of the target and departing from the Dispensation of the Conqueror, they soon revert to the secular life. Вот точно так же, государь, если худоумные, тупые, словно глухонемые, глупые, тугие на соображение люди принимают послушание в Завете Победителя, то они не могут добиться в нем цели – постичь в высшей степени тонкие, ускользающие и труднопостижимые четыре истины, промахиваются в Завете Победителя и уходят ни с чем, возвращаются к худшему,
Kiṃ kāraṇaṃ? For what reason?
Paramasaṇhasukhumaduppaṭivedhatāya saccānaṃ. Because of the difficulty of piercing the Four Noble Truths which are of the utmost delicacy and fineness. ибо истины в высшей степени тонки, ускользают и труднопостижимы.
Evaṃ duppaṭivedhabhāvaṃ dassenti. “They show forth its character Так они являют труднопостижимость Учения.
"Kathaṃ bahusaṃvararakkhiyabhāvaṃ dassenti? as one to be preserved by many controls. Вот как они являют необходимость во многом сдерживать себя:
Yathā, mahārāja, kocideva puriso mahatimahāyuddhabhūmimupagato parasenāya disāvidisāhi samantā parivārito sattihatthaṃ janamupentaṃ disvā bhīto osakkati paṭinivattati palāyati. It is, sire, as a man who has arrived at the scene of a great and mighty battle and is surrounded on all sides by the opposing army, on seeing the troops closing in on him with weapons in their hands, is terrified, hesitates, turns tail and runs away. например, государь, некий человек, участвуя в ожесточенном сражении, оказался окружен со всех сторон неприятельскими воинами, и, видя, как с дротиками в руках надвигаются на него враги, он впадает в страх, теряет мужество, кажет спину в бежит
Kiṃ kāraṇaṃ? For what reason?
Bahuvidhayuddhamukharakkhaṇabhayā. For fear of not preserving his life in such a tumultuous battle. из страха и перед необходимостью сдерживать натиск многих врагов.
Evameva kho, mahārāja, ye keci pāpakā asaṃvutā ahirikā akiriyā akkhantī capalā calitā ittarā bālajanā jinasāsane pabbajanti, te bahuvidhaṃ sikkhāpadaṃ parirakkhituṃ avisahantā osakkitvā paṭinivattitvā palāyitvā na cirasseva hīnāyāvattanti. Even so, sire, if those foolish people, evil-doers, uncontrolled, without shame, unwise, impatient, wavering, unsteady, unstable, go forth in the Dispensation of the Conqueror, but are incapable of preserving the many rules of training, then turning tail and running away, they soon revert to the secular life. Вот точно так же, государь, если пошлые, не сдерживающие себя, бессовестные, бездеятельные, нетерпеливые, вздорные, переменчивые, низкие, глупые люди принимают послушание в Завете Победителя, то они оказываются не в состоянии держаться многих правил поведения, они отступают, кажут спину, бегут и скоро возвращаются к худшему,
Kiṃ kāraṇaṃ? For what reason?
Bahuvidhasaṃvararakkhiyabhāvattā jinasāsanassa. Because the character of the Dispensation of the Conqueror is one to be preserved by many controls. ибо в Завете Победителя необходимо во многом себя сдерживать.
Evaṃ bahuvidhasaṃvararakkhiyabhāvaṃ dassenti. Так они являют необходимость во многом себя сдерживать.
"Thalajuttamepi, mahārāja, vassikāgumbe kimividdhāni pupphāni honti, tāni aṅkurāni saṅkuṭitāni antarā yeva paripatanti, na ca tesu paripatitesu vassikāgumbo hīḷito nāma hoti. “The flowers, sire, on even the best of shrubs growing on dry land, the double-jasmine, are sometimes eaten through by insects so that the shrivelled shoots among them come to naught. But a double-jasmine shrub is not despised because these come to naught. Даже на кусте варшики, государь, дающем лучшие из растущих на суше цветов, попадаются цветы червивые; они еще в бутонах сморщиваются и рано или поздно опадают. Но то, что они опали, не бросает тени на сам куст варшики,
Yāni tattha ṭhitāni pupphāni, tāni sammā gandhena disāvidisaṃ abhibyāpenti. The flowers that remain on it pervade every quarter with their true perfume. и те цветы, что остались на нем, воистину напаивают все вокруг своим благоуханием.
Evameva kho, mahārāja, ye te jinasāsane pabbajitvā hīnāyāvattanti, te jinasāsane kimividdhāni vassikāpupphāni viya vaṇṇagandharahitā nibbaṇṇākārasīlā abhabbā vepullāya, na ca tesaṃ hīnāyāvattanena jinasāsanaṃ hīḷitaṃ nāma hoti. Even so, sire, those who revert to the secular life after they have gone forth in the Dispensation of the Conqueror are like the double-jasmine flowers that have been eaten by insects and, deprived of their colour and perfume, their morality being as it were colourless, are not capable of maturing. But the Dispensation of the Conqueror is not despised because of the reversion of these to the secular life. Вот точно так же, государь, если кто-то принимает послушание в Завете Победителя, но потом возвращается к худшему, то такие люди в Завете Победителя – словно червивые цветы варшики, лишены благоуханных достоинств, невзрачны нравственным обликом, не способны духовно расцвесть. Но то, что они возвращаются к худшему, не бросает тени на сам Завет Победителя,
Ye tattha ṭhitā bhikkhū, te sadevakaṃ lokaṃ sīlavaragandhena abhibyāpenti. Those monks that remain there pervade the world with the devas with the lovely perfume of moral habit.” и те монахи, что остаются в нем, напаивают весь мир вместе с богами прекрасным благоуханием нравственности.
"Sālīnampi, mahārāja, nirātaṅkānaṃ lohitakānaṃ antare karumbhakaṃ nāma sālijāti uppajjitvā antarā yeva vinassati, na ca tassā vinaṭṭhattā lohitakasālī hīḷitā nāma honti. Даже меж здоровых колосьев красного риса, государь, попадаются колосья разновидности, называемой «овсяная кашка»688; они рано или поздно гибнут. Но то, что они гибнут, не бросает тени на красный рис,
Ye tattha ṭhitā sālī, te rājūpabhogā honti. и тот рис, что созревает, идет в пищу царю.
Evameva kho, mahārāja, ye te jinasāsane pabbajitvā hīnāyāvattanti, te lohitakasālīnamantare karumbhakā viya jinasāsane na vaḍḍhitvā vepullataṃ na pāpuṇitvā [vaḍḍhitvā vepullataṃ apāpuṇitvā (sī. ka.)] antarā yeva hīnāyāvattanti, na ca tesaṃ hīnāyāvattanena jinasāsanaṃ hīḷitaṃ nāma hoti. Вот точно так же, государь, если кто-то принимает послушание в Завете Победителя, но потом возвращается к худшему, то такие люди в Завете Победителя – словно «овсяная кашка» меж красного риса; они не вырастают, не приходят к расцвету, возвращаются рано или поздно к худшему. Но то, что они возвращаются к худшему, не бросает тени на сам Завет Победителя,
Ye tattha ṭhitā bhikkhū te arahattassa anucchavikā honti. и те монахи, что духовно созревают и готовы, приходят к святости.
"Kāmadadassāpi, mahārāja, maṇiratanassa ekadesaṃ [ekadese (ka.)] kakkasaṃ uppajjati, na ca tattha kakkasuppannattā maṇiratanaṃ hīḷitaṃ nāma hoti. Даже у исполняющего желания драгоценного самоцвета, государь, одна из граней может быть мутной. Но то, что одна из граней у него мутна, не бросает тени на весь драгоценный самоцвет,
Yaṃ tattha parisuddhaṃ maṇiratanassa, taṃ janassa hāsakaraṃ hoti. и все прочие чистой воды грани драгоценного самоцвета даруют людям радость.
Evameva kho, mahārāja, ye te jinasāsane pabbajitvā hīnāyāvattanti, kakkasā te jinasāsane papaṭikā, na ca tesaṃ hīnāyāvattanena jinasāsanaṃ hīḷitaṃ nāma hoti. Вот точно так же, государь, если кто-то принимает послушание в Завете Победителя, а потом возвращается к худшему, то такие люди в Завете Победителя – муть, осколки. То, что они возвращаются к худшему, не бросает тени на сам Завет Победителя,
Ye tattha ṭhitā bhikkhū, te devamanussānaṃ hāsajanakā honti. и те монахи, что остаются в нем, приносят радость богам и людям.
"Jātisampannassapi, mahārāja, lohitacandanassa ekadesaṃ pūtikaṃ hoti appagandhaṃ. Даже в благородном красном сандале, государь, может встретиться часть подгнившая, мало пахнущая,
Na tena lohitacandanaṃ hīḷitaṃ nāma hoti. но это не бросает тени на весь красный сандал,
Yaṃ tattha apūtikaṃ sugandhaṃ, taṃ samantā vidhūpeti abhibyāpeti. и прочие его части, что не тронуты гнилью, пропитывают и напаивают все вокруг своим благоуханием.
Evameva kho, mahārāja, ye te jinasāsane pabbajitvā hīnāyāvattanti, te lohitacandanasārantare pūtikadesamiva chaḍḍanīyā jinasāsane, na ca tesaṃ hīnāyāvattanena jinasāsanaṃ hīḷitaṃ nāma hoti. Вот точно так же, государь, если кто-то принимает послушание в Завете Победителя, а потом возвращается к худшему, то такие люди в Завете Победителя – словно подгнившая часть древесины красного сандала, которую нужно выбросить. То, что они возвращаются к худшему, не бросает тени на сам Завет Победителя,
Ye tattha ṭhitā bhikkhū, te sadevakaṃ lokaṃ sīlavaracandanagandhena anulimpayantī"ti. и те монахи, что остаются в нем, овевают весь мир с богами сандаловым благоуханием своей прекрасной нравственности.
"Sādhu, bhante nāgasena, tena tena anucchavikena tena tena sadisena kāraṇena niravajjamanupāpitaṃ jinasāsanaṃ seṭṭhabhāvena paridīpitaṃ, hīnāyāvattamānāpi te jinasāsanassa seṭṭhabhāvaṃ yeva paridīpentī"ti. “It is good, revered Nāgasena. By one fitting simile after another, by one appropriate reason after another, you have made me understand the blameless Dispensation of the Conqueror and have illumined it with a character that is of the very best, for even those reversions to the secular life illumine the character of the Dispensation of the Conqueror as of the very best.” – Отлично, почтенный Нагасена. Все эти удачные и уместные доводы убеждают в безукоризненности Завета Победителя и проявляют превосходство его. Даже те, кто возвращается к худшему, лишь проявляют этим превосходство Завета Победителя.
Hīnāyāvattanapañho pañcamo.

6. Arahantavedanāvediyanapañho Таблица Палийский оригинал

6."Bhante nāgasena, tumhe bhaṇatha 'arahā ekaṃ vedanaṃ vedayati kāyikaṃ, na cetasika'nti. King Milinda said: “Revered Nāgasena, you say: “An arahat feels one kind of feeling: the bodily, not the mental.’ Почтенный Нагасена, вы утверждаете: «Святой испытывает одну боль: телесную, но не душевную»689.
Kiṃ nu kho, bhante nāgasena, arahato cittaṃ yaṃ kāyaṃ nissāya pavattati, tattha arahā anissaro assāmī avasavattī"ti ? 129 Now, revered Nāgasena, is it that an arahat’s mind proceeds in 126 The Questions of King Milinda dependence on the body, but that the arahat is without authority, powerless and not able to exercise mastery as to that body?" Стало быть, почтенный Нагасена, святой не владыка, не хозяин, не господин тех изменений мысли, которые имеют основой тело?
"Āma, mahārājā"ti. “Yes, sire.” – Да, государь.
"Na kho, bhante nāgasena, yuttametaṃ, yaṃ so sakacittassa pavattamāne kāye anissaro hoti assāmī avasavattī; sakuṇopi tāva, bhante, yasmiṃ kulāvake paṭivasati, tattha so issaro hoti sāmī vasavattī"ti. “That is not proper, revered Nāgasena, that while his body is proceeding he is without authority, powerless and not able to exercise mastery over his own body. Even a bird, revered sir, has authority, power and exercises mastery in the nest in which it dwells.” – Не годится это, почтенный Нагасена, чтобы святой не был владыкой, хозяином и господином своих мыслей, вызванных изменениями в теле. Ведь даже птица, почтенный, и то в своем гнезде владыка, хозяйка и госпожа690.
"Dasayime, mahārāja, kāyānugatā dhammā bhave bhave kāyaṃ anudhāvanti anuparivattanti. “These ten qualities, sire, accompanying the body, follow it and keep on going with it from existence to existence. – Есть, государь, десять следующих за телом дхарм, которые из жизни в жизнь преследуют тело и проявляются благодаря ему.
Katame dasa? What are the ten? Вот они:
Sītaṃ uṇhaṃ jighacchā pipāsā uccāro passāvo middhaṃ jarā byādhi maraṇaṃ. Cold and heat, hunger and thirst, the necessity for voiding excreta and urine, fatigue-and-sleepiness, old age, disease and death. жар, озноб, голод, жажда, испражнение, мочеиспускание, вялость и сон, старость, болезнь и смерть.
Ime kho, mahārāja, dasa kāyānugatā dhammā bhave bhave kāyaṃ anudhāvanti anuparivattanti, tattha arahā anissaro assāmī avasavattī"ti. The arahat is without authority, powerless and not able to exercise mastery in these respects.” Таковы, государь, десять следующих за телом дхарм, которые из жизни в жизнь преследуют тело и проявляются благодаря ему. Святой не владыка их, не хозяин, не господин.
"Bhante nāgasena, kena kāraṇena arahato kāye āṇā nappavattati issariyaṃ vā, tattha me kāraṇaṃ brūhī"ti? “Revered Nāgasena, for what reason does neither a command nor authority proceed to an arahat’s body? Tell me the reason for this.” – Почтенный Нагасена, почему святой не в состоянии приказать телу, употребить над ним власть? Дай мне пояснение.
"Yathā, mahārāja, ye keci pathavinissitā sattā, sabbe te pathaviṃ nissāya caranti viharanti vuttiṃ kappenti, api nu kho, mahārāja, tesaṃ pathaviyā āṇā pavattati issariyaṃ vā"ti? “It is, sire, as those beings who are dependent on the earth all move and live and order their conduct in dependence on it. But, sire, does either a command of theirs or their authority proceed to the earth?" – Скажем, государь, все существа, живущие на суше, живут и добывают себе пищу и поддерживают свое существование, имея основой землю. Но разве в состоянии они, государь, приказать земле, употребить над нею власть?
"Na hi, bhante"ti. “No, revered sir.” – Нет, почтенный.
"Evameva kho, mahārāja, arahato cittaṃ kāyaṃ nissāya pavattati, na ca arahato kāye āṇā pavattati issariyaṃ vā"ti. “Even so, sire, the mind of an arahat proceeds in dependence on his body, but neither the command of an arahat nor his authority proceeds to the body.” – Вот точно так же, государь, мысль святого работает, имея основой тело, и при этом святой не в состоянии приказать телу и употребить над ним власть.
"Bhante nāgasena, kena kāraṇena puthujjano kāyikampi cetasikampi vedanaṃ vedayatī"ti? “Revered Nāgasena, for what reason does an ordinary person feel a bodily and mental feeling?" – Почтенный Нагасена, какова причина того, что человек-из-толпы испытывает и телесную и душевную боль?
"Abhāvitattā, mahārāja, cittassa puthujjano kāyikampi cetasikampi vedanaṃ vedayati. “It is because of the lack of development of his mind, sire, that an ordinary person feels a bodily and a mental feeling. – Человек-из-толпы испытывает и телесную и душевную боль из-за того, государь, что мысль им не освоена.
Yathā, mahārāja, goṇo chāto paritasito abaladubbalaparittakatiṇesu vā latāya vā upanibaddho assa, yadā so goṇo parikupito hoti, tadā saha upanibandhanena pakkamati. As, sire, an ox trembling with starvation might be tied up with a weak, fragile and tiny rope of grass or creepers, but when that ox gets excited then it would make off with the fastenings. Представь, государь, что голодный и беспокойный вол привязан слабым, тонким, непрочным пучком травы или лианой. Если встревожится, он пойдет и потянет за собой привязь.
Evameva kho, mahārāja, abhāvitacittassa vedanā uppajjitvā cittaṃ parikopeti, cittaṃ parikupitaṃ kāyaṃ ābhujati nibbhujati samparivattakaṃ karoti. Even so, sire, a feeling that arises in one whose mind is undeveloped excites the mind; when his mind is excited he bends his body, contorts it and makes it roll about; Вот точно так же, государь, из-за того, что мысль не освоена, возникшая боль вызывает в мысли сильную тревогу, а сильно встревоженная мысль гнет и свивает тело, в дугу его закручивает.
Atha kho so abhāvitacitto tasati ravati bheravarāvamabhiravati, idamettha, mahārāja, kāraṇaṃ, yena kāraṇena puthujjano kāyikampi cetasikampi vedanaṃ vedayatī"ti. he then howls and yells and cries aloud in dread and distress.” Вот причина, государь, почему человек-из-толпы испытывает и телесную и душевную боль.
"Kiṃ pana taṃ kāraṇaṃ, yena kāraṇena arahā ekaṃ vedanaṃ vedayati kāyikaṃ, na cetasika"nti? “But what is the reason, revered sir, that an arahat experiences the one feeling, the bodily, not the mental?” – А какова причина того, что святой испытывает одну боль – телесную, но не душевную?
"Arahato, mahārāja, cittaṃ bhāvitaṃ hoti subhāvitaṃ dantaṃ sudantaṃ assavaṃ vacanakaraṃ, so dukkhāya vedanāya phuṭṭho samāno 'anicca'nti daḷhaṃ gaṇhāti, samādhithambhe cittaṃ upanibandhati, tassa taṃ cittaṃ samādhithambhe upanibandhanaṃ na vedhati na calati, ṭhitaṃ hoti avikkhittaṃ, tassa vedanāvikāravipphārena kāyo ābhujati nibbhujati samparivattati, idamettha, mahārāja, kāraṇaṃ, yena kāraṇena arahā ekaṃ vedanaṃ vedayati kāyikaṃ, na cetasika"nti. “The arahat’s mind, sire, is developed, well developed, it is tamed, well tamed, it is docile and obedient. On his being assailed by a painful feeling he grasps it firmly thinking that it is not permanent. He fastens his mind to the post of concentration, and when his mind is fastened to the post of concentration it does not quiver or shake, but is steadfast and composed, although his body, owing to the diffusion of the perturbation of the feeling, bends, contorts itself and rolls about.” – У святого, государь, мысль освоена, вполне освоена, послушна, вполне послушна, покорна и подвластна ему. Если он ощущает телесную боль, он крепко держится за мысль: «Это бренно», привязывает мысль к столбу сосредоточения, и привязанная к столбу сосредоточения мысль не дрожит и не трепещет, стоит и не рассеивается, но тело его, пронзаемое приступами боли, гнется, свивается, в дугу закручивается. Вот причина, государь, почему святой испытывает одну боль – телесную, но не душевную.
"Bhante nāgasena, taṃ nāma loke acchariyaṃ yaṃ kāye calamāne cittaṃ na calati, tattha me kāraṇaṃ brūhī"ti. “Revered Nāgasena, this is indeed a wonder in the world that when the body is shaking the mind does not shake. Tell me the reason for that.” – Почтенный Нагасена, это нечто необычайное в мире, что мысль не дрожит, притом что дрожит тело. Приведи мне какое-нибудь пояснение.
"Yathā, mahārāja, mahatimahārukkhe khandhasākhāpalāsasampanne anilabalasamāhate sākhā calati, api nu tassa khandhopi calatī"ti? “Suppose, sire, there were a great and mighty tree, with a full complement of trunk, branches and leaves. Its branches shake when struck by the force of the wind. But does its trunk shake too?" – Представь, государь, что у огромного дерева с мощным стволом, множеством ветвей и могучей кровлей под напором ветра дрожат ветви. Разве ствол у него тоже дрожит?
"Na hi, bhante"ti. “No, revered sir.” – Нет, почтенный.
"Evameva kho, mahārāja, arahā dukkhāya vedanāya phuṭṭho samāno 'anicca'nti daḷhaṃ gaṇhāti, samādhithambhe cittaṃ upanibandhati, tassa taṃ cittaṃ samādhithambhe upanibandhanaṃ na vedhati na calati, ṭhitaṃ hoti avikkhittaṃ, tassa vedanāvikāravipphārena kāyo ābhujati nibbhujati samparivattati, cittaṃ pana tassa na vedhati na calati khandho viya mahārukkhassā"ti. “Even so, sire, an arahat, on being assailed by a painful feeling, grasps it firmly thinking that it is not permanent; he fastens his mind to the post of concentration, and when his mind is fastened to the post of concentration it does not quiver or shake, but is steadfast and composed, although the body, owing to the diffusion of the perturbation of the feeling, bends, contorts itself and rolls about. But his mind does not quiver or shake. It is like the trunk of the great tree.” – Вот точно так же, государь, если святой начинает чувствовать телесную боль, он крепко держится за мысль: «Это бренно», привязывает мысль к столбу сосредоточения, и привязанная к столбу сосредоточения мысль не дрожит и не трепещет, стоит и не рассеивается; тело его, пронзаемое приступами боли, гнется, свивается, в дугу закручивается, но мысль не дрожит и не трепещет, как ствол огромного дерева.
"Acchariyaṃ, bhante nāgasena, abbhutaṃ, bhante nāgasena, na me evarūpo sabbakāliko dhammapadīpo diṭṭhapubbo"ti. “It is wonderful, revered Nāgasena, it is marvellous. I have never before seen the lamp of the Dhamma burning like this for all time.” – Чудесно, почтенный Нагасена, необычайно, почтенный Нагасена! Никогда я не встречал такого светоча Учения, находчивого неизменн691!
Arahantavedanāvediyanapañho chaṭṭho.

7. Abhisamayantarāyakarapañho Таблица Палийский оригинал

7."Bhante nāgasena, idha yo koci gihī pārājikaṃ ajjhāpanno bhaveyya, so aparena samayena pabbājeyya, attanāpi so na jāneyya 'gihipārājikaṃ ajjhāpannosmī'ti, napi tassa añño koci ācikkheyya 'gihipārājikaṃ ajjhāpannosī'ti. Почтенный Нагасена, представим себе, что некий мирянин совершил проступок, влекущий за собой изгнание692. Спустя какое-то время он принял постриг, но при этом ни сам не знал, что прежде в миру совершил влекущий за собой изгнание проступок, и никто другой не объяснил ему, что он-де совершил в миру влекущий за собой изгнание проступок.
So ca tathattāya paṭipajjeyya, api nu tassa dhammābhisamayo bhaveyyā"ti? Придет ли он к постижению Учения, если будет правильно делающим?
"Na hi, mahārājā"ti. – Нет, государь.
"Kena, bhante, kāraṇenā"ti? – Почему же?
"Yo tassa hetu dhammābhisamayāya, so tassa samucchinno, tasmā dhammābhisamayo na bhavatī"ti. – У постижения Учения должна быть вещественная причина; она у него пресечена, поэтому постижения Учения быть не может.
"Bhante nāgasena, tumhe bhaṇatha 'jānantassa kukkuccaṃ hoti, kukkucce sati āvaraṇaṃ hoti, āvaṭe citte dhammābhisamayo na hotī'ti. – Почтенный Нагасена, вы утверждаете: у знающего о проступке возникает угрызение, из-за угрызения возникает преграда, а из-за преграды мысль не приходит к постижению Учения693.
Imassa pana ajānantassa akukkuccajātassa santacittassa viharato kena kāraṇena dhammābhisamayo na hoti, visamena visameneso pañho gacchati, cintetvā visajjethā"ti. Почему же не может прийти к постижению Учения этот человек, не знающий о проступке, не испытывающий угрызений, спокойный в своих мыслях? Получается что-то совсем несообразное. Подумайте, как это разрешить.
"Ruhati, mahārāja, sukaṭṭhe sukalale maṇḍakhette sāradaṃ sukhasayitaṃ bīja"nti? – Скажи, государь: прорастет ли на пропаханной, илистой, жирной почве всхожее, правильно посаженное семя?
"Āma, bhante"ti. – Да, почтенный.
"Api nu, mahārāja, taññeva bījaṃ ghanaselasilātale ruheyyā"ti? – А прорастет ли, государь, это же самое семя на голом камне, на поверхности скалы?
"Na hi, bhante"ti. – Нет, почтенный.
"Kissa pana, mahārāja, taññeva bījaṃ kalale ruhati, kissa ghanasele na ruhatī"ti? – Отчего же, государь, одно и то же семя в иле прорастет, а на голом камне не прорастет?
"Natthi, bhante, tassa bījassa ruhanāya ghanasele hetu, ahetunā bījaṃ na ruhatī"ti. – На голом камне, почтенный, нет вещественной причины, чтобы семя могло там прорасти. Без вещественной причины семя не прорастает.
"Evameva kho, mahārāja, yena hetunā tassa dhammābhisamayo bhaveyya, so tassa hetu samucchinno, ahetunā dhammābhisamayo na hoti. – Вот точно так же, государь, у постижения Учения должна быть вещественная причина, и эта причина пресечена у него. Без вещественной причины постижения Учения быть не может.
"Yathā vā pana, mahārāja, daṇḍaleḍḍulaguḷamuggarā pathaviyā ṭhānamupagacchanti, api nu, mahārāja, te yeva daṇḍaleḍḍulaguḷamuggarā gagane ṭhānamupagacchantī"ti? Или, скажем, государь, на земле можно наткнуться на палки, колья, жерди и дубины. Разве можно, государь, наткнуться на эти же самые палки, колья, жерди и дубины также и в воздухе?
"Na hi bhante"ti. – Нет, почтенный.
"Kiṃ panettha, mahārāja, kāraṇaṃ, yena kāraṇena te yeva daṇḍaleḍḍulaguḷamuggarā pathaviyā ṭhānamupagacchanti, kena kāraṇena gagane na tiṭṭhantī"ti? – Какова же причина этого, государь? Почему на одни и те же палки, колья, жерди и дубины можно наткнуться на земле и почему они не могут находиться в воздухе?
"Natthi, bhante, tesaṃ daṇḍaleḍḍulaguḷamuggarānaṃ patiṭṭhānāya ākāse hetu, ahetunā na tiṭṭhantī"ti. – В пустом пространстве, почтенный, нет вещественной причины, чтобы там могли удержаться палки, колья, жерди и дубины. Без вещественной причины они там находиться не могут.
"Evameva kho, mahārāja, tassa tena dosena abhisamayahetu samucchinno, hetusamugghāte ahetunā abhisamayo na hotīti. – Вот точно так же, государь, из-за вины этого человека вещественная причина постижения Учения у него пресечена. Когда вещественная причина уничтожена, когда нет причины, постижения быть не может.
"Yathā vā pana, mahārāja, thale aggi jalati, api nu kho, mahārāja, so yeva aggi udake jalatī"ti? Или представь, государь, что на суше горит костер. Разве может, государь, этот же самый костер гореть и в воде?
"Na hi, bhante"ti. – Нет, почтенный.
"Kiṃ panettha, mahārāja, kāraṇaṃ, yena kāraṇena so yeva aggi thale jalati, kena kāraṇena udake na jalatī"ti? – Какова же причина этого, государь? Почему один и тот же костер горит на суше и почему не горит в воде?
"Natthi, bhante, aggissa jalanāya udake hetu, ahetunā na jalatī"ti. – В воде, почтенный, нет вещественной причины, чтобы там мог гореть костер. Без вещественной причины он гореть не может.
"Evameva kho, mahārāja, tassa tena dosena abhisamayahetu samucchinno, hetusamugghāte ahetunā dhammābhisamayo na hotī"ti. – Вот точно так же, государь, из-за вины этого человека вещественная причина постижения Учения у него пресечена. Когда вещественная причина уничтожена, когда нет причины, постижения быть не может.
"Bhante nāgasena, punapetaṃ atthaṃ cintehi, na me tattha cittasaññatti bhavati, ajānantassa asati kukkucce āvaraṇaṃ hotīti, kāraṇena maṃ saññāpehī"ti. – Почтенный Нагасена, продумай это еще раз; я никак не могу примириться с тем, что у человека, не знающего о своем проступке и не испытывающего угрызений, может быть преграда постижению. Дай мне пояснение.
"Api nu, mahārāja, visaṃ halāhalaṃ ajānantena khāyitaṃ jīvitaṃ haratī"ti? – Скажи, государь: если некто примет смертельный яд, не зная о том, разве он не умрет?
"Āma, bhante"ti. – Умрет, почтенный.
"Evameva kho, mahārāja, ajānantenapi kataṃ pāpaṃ abhisamayantarāyakaraṃ hoti. – Вот точно так же, государь, если человек свершил грех, не зная о том, то это все равно препятствие для постижения.
"Api nu, mahārāja, aggi ajānitvā akkamantaṃ ḍahatī"ti? Или, государь, если человек попадет в огонь, не замечая того, разве он не обожжется?
"Āma, bhante"ti. Обожжется, государь.
"Evameva kho, mahārāja, ajānantenapi kataṃ pāpaṃ abhisamayantarāyakaraṃ hoti. Вот точно так же, государь, если человек свершил грех, не зная о том, то это все равно препятствие для постижения.
"Api nu, mahārāja, ajānantaṃ āsīviso ḍaṃsitvā jīvitaṃ haratī"ti? Или, государь, если человека укусит ядовитая змея, а он не заметит этого, разве он не умрет?
"Āma, bhante"ti. – Умрет, почтенный.
"Evameva kho, mahārāja, ajānantenapi kataṃ pāpaṃ abhisamayantarāyakaraṃ hoti. – Вот точно так же, государь, если человек свершил грех, не зная о том, то это все равно препятствие для постижения.
"Nanu, mahārāja, kāliṅgarājā samaṇakolañño sattaratanaparikiṇṇo hatthiratanamabhiruyha kuladassanāya gacchanto ajānantopi nāsakkhi bodhimaṇḍassa uparito gantuṃ, idamettha, mahārāja, kāraṇaṃ, yena kāraṇena ajānantenapi kataṃ pāpaṃ abhisamayantarāyakaraṃ hotī"ti? Ведь известно, государь, что, когда Саманаколания, царь Калинги, ехал на своем драгоценном слоне, со своими семью драгоценностями повидать родичей, он не смог приблизиться к древу просветления, хотя и не знал о том, что оно рядом. Вот почему, государь, если некто свершит грех, не зная о том, то это все равно будет препятствием для постижения.
"Jinabhāsitaṃ, bhante nāgasena, kāraṇaṃ na sakkā paṭikkosituṃ, esovetassa attho tathā sampaṭicchāmī"ti. – Это, почтенный, довод самого Победителя, возражать тут невозможно. Да, дело обстоит именно так, я с этим согласен694.
Abhisamayantarāyakarapañho sattamo.

8. Dussīlapañho Таблица Палийский оригинал

8."Bhante nāgasena, gihidussīlassa ca samaṇadussīlassa ca ko viseso, kiṃ nānākaraṇaṃ, ubhopete samasamagatikā, ubhinnampi samasamo vipāko hoti, udāhu kiñci nānākāraṇaṃ atthī"ti? Почтенный Нагасена, в чем различие, в чем несходство мирянина дурного нрава и шрамана дурного нрава? Одинаков ли их удел, одинаковы ли плоды их деяний, или же есть какое-то различие?
"Dasa yime, mahārāja, guṇā samaṇadussīlassa gihidussīlato visesena atirekā, dasahi ca kāraṇehi uttariṃ dakkhiṇaṃ visodheti. – У шрамана дурного нрава есть десять свойств, государь, которыми он превосходит мирянина дурного нрава и лучше его, а еще он благодаря десяти обстоятельствам больше очищает дар, приносимый ему.
"Katame dasa guṇā samaṇadussīlassa gihidussīlato visesena atirekā? Вот эти десять свойств шрамана дурного нрава, которыми он превосходит мирянина дурного нрава и лучше его:
Idha, mahārāja, samaṇadussīlo buddhe sagāravo hoti, dhamme sagāravo hoti, saṅghe sagāravo hoti, sabrahmacārīsu sagāravo hoti, uddesaparipucchāya vāyamati, savanabahulo hoti, bhinnasīlopi, mahārāja, dussīlo parisagato ākappaṃ upaṭṭhapeti, garahabhayā kāyikaṃ vācasikaṃ rakkhati, padhānābhimukhañcassa hoti cittaṃ, bhikkhusāmaññaṃ upagato hoti. даже дурного нрава шраман относится с уважением к Просветленному, относится с уважением к Учению, относится с уважением к общине, относится с уважением к сподвижникам, старается слушать и обсуждать сутры, много слушает проповедей; даже нарушивший нравственные правила шраман старается на людях соблюсти видимость; боясь порицания, воздерживается от телесных и речевых проступков; мысль его все равно склоняется к упражнению, и он все же член сообщества монахов. Было в книге Леди Саядо "руководство по Дхамме".
Все комментарии (1)
Karontopi, mahārāja, samaṇadussīlo pāpaṃ paṭicchannaṃ ācarati. Даже если шраман дурного нрава грешит, он делает это скрытно, государь.
Yathā, mahārāja, itthī sapatikā nilīyitvā rahasseneva pāpamācarati; evameva kho, mahārāja, karontopi samaṇadussīlo pāpaṃ paṭicchannaṃ ācarati. Скажем, государь, как замужняя женщина прячется и только тайком грешит, вот точно так же, государь, даже если шраман дурного нрава грешит, он делает это скрытно.
Ime kho, mahārāja, dasa guṇā samaṇadussīlassa gihidussīlato visesena atirekā. Таковы, государь, десять свойств шрамана дурного нрава, которыми он превосходит мирянина дурного нрава и лучше его.
"Katamehi dasahi kāraṇehi uttariṃ dakkhiṇaṃ visodheti? А вот те десять обстоятельств, благодаря которым он больше очищает дар, приносимый ему.
Anavajjakavacadhāraṇatāyapi dakkhiṇaṃ visodheti, isisāmaññabhaṇḍuliṅgadhāraṇatopi dakkhiṇaṃ visodheti, saṅghasamayamanuppaviṭṭhatāyapi dakkhiṇaṃ visodheti, buddhadhammasaṅghasaraṇagatatāyapi dakkhiṇaṃ visodheti, padhānāsayaniketavāsitāyapi dakkhiṇaṃ visodheti, jinasāsanadhara [jinasāsanadhana (sī. pī.)] pariyesanatopi dakkhiṇaṃ visodheti, pavaradhammadesanatopi dakkhiṇaṃ visodheti, dhammadīpagatiparāyaṇatāyapi dakkhiṇaṃ visodheti, 'aggo buddho'ti ekantaujudiṭṭhitāyapi dakkhiṇaṃ visodheti, uposathasamādānatopi dakkhiṇaṃ visodheti. Он очищает дар, ибо одет в неприкосновенную броню монашеского одеяния; очищает дар, ибо, подобно провидцам, бреет голову; очищает дар, ибо следует монашескому образу жизни; очищает дар, ибо пришел к Просветленному, Учению и общине как к прибежищам; очищает дар, ибо находится в обители, где всё склоняет к упражнению; очищает дар, ибо взыскует сокровище Завета Победителя; очищает дар, ибо проповедует превосходное Учение; очищает дар, ибо устремлен к пути, озаренному светочем Учения; очищает дар, ибо имеет правильное воззрение: «Просветленный – величайший из людей»; очищает дар, ибо соблюдает обряды постного дня695.
Imehi kho, mahārāja, dasahi kāraṇehi uttariṃ dakkhiṇaṃ visodheti. Таковы, государь, те десять обстоятельств, благодаря которым он больше очищает дар, приносимый ему.
"Suvipannopi hi, mahārāja, samaṇadussīlo dāyakānaṃ dakkhiṇaṃ visodheti. Даже пропащий шраман совсем дурного нрава, государь, все же очищает приносимый ему жертвователями дар.
Yathā, mahārāja, udakaṃ subahalampi kalalakaddamarajojallaṃ apaneti; evameva kho, mahārāja, suvipannopi samaṇadussīlo dāyakānaṃ dakkhiṇaṃ visodheti. Скажем, государь, вода, даже если она совсем мутна, все же смывает грязь, пыль и ил; вот точно так же, государь, даже пропащий шраман совсем дурного нрава очищает все же приносимый ему жертвователями дар.
"Yathā vā pana, mahārāja, uṇhodakaṃ sukudhitampi [sukaṭhitampi (sī. pī), sukhuṭhitampi (syā.)] jjalantaṃ mahantaṃ aggikkhandhaṃ nibbāpeti, evameva kho, mahārāja, suvipannopi samaṇadussīlo dāyakānaṃ dakkhiṇaṃ visodheti. Или, скажем, государь, даже очень горячая, кипящая вода все же тушит полыхающий большой костер; вот точно так же, государь, даже пропащий шраман совсем дурного нрава все же очищает приносимый ему жертвователями дар.
"Yathā vā pana, mahārāja, bhojanaṃ virasampi khudādubbalyaṃ apaneti, evameva kho, mahārāja, suvipannopi samaṇadussīlo dāyakānaṃ dakkhiṇaṃ visodheti. Или, скажем, государь, даже противная на вкус еда все же помогает от голодного бессилия; вот точно так же, государь, даже пропащий шраман совсем дурного нрава все же очищает приносимый ему жертвователями дар.
"Bhāsitampetaṃ, mahārāja, tathāgatena devātidevena majjhimanikāyavaralañchake dakkhiṇavibhaṅge veyyākaraṇe – Ведь есть, государь, в превосходном Своде средних сутр, в «Разъяснении о дарах», изречение бога богов:
"'Yo sīlavā dussīlesu dadāti dānaṃ, dhammena laddhaṃ supasannacitto; «Если злонравному благонравный Правдой нажитое в дар приносит,
Abhisaddahaṃ kammaphalaṃ uḷāraṃ, sā dakkhiṇā dāyakato visujjhatī"'ti [ma. ni. 3.382]. Радостно, с верою в плод даянья – Дарителем дар подобный очищен»696.
"Acchariyaṃ, bhante nāgasena, abbhutaṃ, bhante nāgasena, tāvatakaṃ mayaṃ pañhaṃ apucchimha, taṃ tvaṃ opammehi kāraṇehi vibhāvento amatamadhuraṃ savanūpagaṃ akāsi. – Чудесно, почтенный Нагасена, необычайно, почтеьный Нагасена! Я задал тебе вполне обычный вопрос, ты же развернул его примерами и пояснениями и сделал его приятным для слуха и сладостным, словно нектар.
Yathā nāma, bhante, sūdo vā sūdantevāsī vā tāvatakaṃ maṃsaṃ labhitvā nānāvidhehi sambhārehi sampādetvā rājūpabhogaṃ karoti; evameva kho, bhante nāgasena, tāvatakaṃ mayaṃ pañhaṃ apucchimha, taṃ tvaṃ opammehi kāraṇehi vibhāvetvā amatamadhuraṃ savanūpagaṃ akāsī"ti. Будто повар или ученик повара взял вполне обычный кусок мяса, приготовил его со всякими добавками и сделал из этого блюдо для царского стола; вот точно так же, почтенный Нагасена, я задал тебе вполне обычный вопрос, ты же развернул его примерами и пояснениями и сделал его приятным для слуха и радостным, словно, нектар.
Dussīlapañho aṭṭhamo.

9. Udakasattajīvapañho Таблица Палийский оригинал

9."Bhante nāgasena, imaṃ udakaṃ aggimhi tappamānaṃ cicciṭāyati ciṭiciṭāyati saddāyati bahuvidhaṃ, kiṃ nu kho, bhante nāgasena, udakaṃ jīvati, kiṃ kīḷamānaṃ saddāyati, udāhu aññena paṭipīḷitaṃ saddāyatī"ti? Почтенный Нагасена, когда вода нагревается на огне, она бурлит, клокочет и по-всякому шумит. Не значит ли это, почтенный Нагасена, что вода живая? Может, она шумит играючи или шумит, мучимая чем-то?
"Na hi, mahārāja, udakaṃ jīvati, natthi udake jīvo vā satto vā, api ca, mahārāja, aggisantāpavegassa mahantatāya udakaṃ cicciṭāyati ciṭiciṭāyati saddāyati bahuvidha"nti. – Нет, государь, вода не живая; у воды нет ни души, ни жизни. Бурлит же, клокочет и по-всякому шумит вода из-за сильного нагрева на огне, государь.
"Bhante nāgasena, idhekacce titthiyā udakaṃ jīvatīti sītodakaṃ paṭikkhipitvā udakaṃ tāpetvā vekatikavekatikaṃ paribhuñjanti, te tumhe garahanti paribhavanti 'ekindriyaṃ samaṇā sakyaputtiyā jīvaṃ viheṭhentī'ti, taṃ tesaṃ garahaṃ paribhavaṃ vinodehi apanehi nicchārehī"ti. – Почтенный Нагасена, иные проповедники считают, что вода живая. Они не употребляют холодной воды, кипятят ее и пользуются ею с тщательностью ювелиров, стараясь ничему не повредить. Они осуждают и порицают вас: шраманы – сыны шакьев терзают-де живую душу, имеющую одно чувство697. Разрушь, отрази, опровергни это их порицание и осуждение.
"Na hi, mahārāja, udakaṃ jīvati, natthi, mahārāja, udake jīvo vā satto vā, api ca, mahārāja, aggisantāpavegassa mahantatāya udakaṃ cicciṭāyati ciṭiciṭāyati saddāyati bahuvidhaṃ. – Вода не живая, государь; у воды нет ни души, ни жизни. Бурлит же вода, клокочет и по-всякому шумит, государь, из-за сильного нагрева на огне.
"Yathā, mahārāja, udakaṃ sobbhasarasaritadahataḷākakandarapadaraudapānaninnapokkharaṇigataṃ vātātapavegassa mahantatāya pariyādiyati parikkhayaṃ gacchati, api nu tattha udakaṃ cicciṭāyati ciṭiciṭāyati saddāyati bahuvidha"nti? Например, государь, вода в ямах, озерах, прудах, ручьях, водоемах, пещерах, расщелинах, колодцах, низинах и старицах на сильном ветру и солнечном пекле высыхает, испаряется. Разве вода при этом бурлит, клокочет и шумит по-всякому?
"Na hi, bhante"ti. – Нет, почтенный.
"Yadi, mahārāja, udakaṃ jīveyya, tatthāpi udakaṃ saddāyeyya, imināpi, mahārāja, kāraṇena jānāhi 'natthi udake jīvo vā satto vā, aggisantāpavegassa mahantatāya udakaṃ cicciṭāyati ciṭiciṭāyati saddāyati bahuvidha'nti. – А если бы вода была живой, государь, она бы и там шумела. Из этого довода можно понять, государь, что у воды ни души, ни жизни нет; бурлит же вода, клокочет и по-всякому шумит из-за сильного нагрева на огне.
"Aparampi, mahārāja, uttariṃ kāraṇaṃ suṇohi 'natthi udake jīvo vā satto vā, aggisantāpavegassa mahantatāya udakaṃ saddāyatī'ti. Слушай дальше, государь, еще довод, из которого тоже ясно, что у воды ни души, ни жизни нет и что шумит вода по-всякому из-за сильного нагрева на огне.
Yadā pana, mahārāja, udakaṃ taṇḍulehi sammissitaṃ bhājanagataṃ hoti pihitaṃ uddhane aṭhapitaṃ, api nu tattha udakaṃ saddāyatī"ti? Например, государь, если залить водою рис в горшке, прикрыть его крышкой и не ставить на огонь, то будет ли вода шуметь?
"Na hi, bhante, acalaṃ hoti santasanta"nti. – Нет, почтенный. Она тогда недвижна и совершенно спокойна.
"Taṃ yeva pana, mahārāja, udakaṃ bhājanagataṃ aggiṃ ujjāletvā uddhane ṭhapitaṃ hoti, api nu tattha udakaṃ acalaṃ hoti santasanta"nti? – А если, государь, эту же самую воду в горшке поставить на очаг, в котором разведен огонь, то вода так и будет недвижной и совершенно спокойной?
"Na hi, bhante, calati khubbhati luḷati āvilati ūmijātaṃ hoti, uddhamadho disāvidisaṃ gacchati, uttarati patarati pheṇamālī hotīti. – Нет, почтенный. Она тогда волнуется, мешается, мутится, баламутится, ходуном ходит, вздымается, опадает, во все стороны стремится, вскипает, сбегает, образует пену.
Kissa pana taṃ, mahārāja, pākatikaṃ udakaṃ na calati santasantaṃ hoti, kissa pana aggigataṃ calati khubbhati luḷati āvilati ūmijātaṃ hoti, uddhamadho disāvidisaṃ gacchati, uttarati patarati pheṇamālī hotī"ti? – Отчего же, государь, та же самая вода в естественном состоянии недвижна и совершенно спокойна, а на огне волнуется, мешается, мутится, баламутится, ходуном ходит, вздымается, опадает, во все стороны стремится, вскипает, сбегает, образует пену?
"Pākatikaṃ, bhante, udakaṃ na calati, aggikataṃ pana udakaṃ aggisantāpavegassa mahantatāya cicciṭāyati ciṭiciṭāyati saddāyati bahuvidha"nti. – В естественном состоянии вода недвижна, почтенный, вода же на огне бурлит, клокочет и по-всякому шумит из-за сильного нагрева на огне.
"Imināpi mahārāja, kāraṇena jānāhi 'natthi udake jīvo vā satto vā, aggisantāpavegassa mahantatāya udakaṃ saddāyatī'ti. – Вот и из этого довода можно понять, государь, что у воды ни души, ни жизни нет; шумит же вода по-всякому из-за сильного нагрева на огне.
"Aparampi, mahārāja, uttaraṃ kāraṇaṃ suṇohi, natthi udake jīvo vā satto vā, aggisantāpavegassa mahantatāya udakaṃ saddāyati. Слушай дальше, государь, еще довод, из которого тоже ясно, что у воды нет ни души, ни жизни и что шумит вода по-всякому из-за сильного нагрева на огне.
Hoti taṃ, mahārāja, udakaṃ ghare ghare udakavārakagataṃ pihita"nti? Есть ли, государь, при каждом доме закрытая бочка с водою?
"Āma, bhante"ti. – Да, почтенный.
"Api nu taṃ, mahārāja, udakaṃ calati khubbhati luḷati āvilati ūmijātaṃ hoti, uddhamadho disāvidisaṃ gacchati, uttarati patarati pheṇamālī hotī"ti. – Разве, государь, вода в ней волнуется, мешается, мутится, баламутится, ходуном ходит, вздымается, опадает, во все стороны стремится, вскипает, сбегает и образует пену?
"Na hi, bhante, acalaṃ taṃ hoti pākatikaṃ udakavārakagataṃ udaka"nti. – Нет, почтенный. Вода в такой бочке недвижна и находится в своем естественном состоянии.
"Sutapubbaṃ pana tayā, mahārāja, 'mahāsamudde udakaṃ calati khubbhati luḷati āvilati ūmijātaṃ hoti, uddhamadho disāvidisaṃ gacchati, uttarati patarati pheṇamālī hoti, ussakkitvā ossakkitvā [ossakkitvā"ti padaṃ sī. pī. potthakesu natthi] velāya paharati saddāyati bahuvidha"'nti? – Ты когда-либо слыхал, государь, о том, что вода в океане волнуется, мешается, мутится, баламутится, ходуном ходит, вздымается, опадает, во все стороны стремится, вскипает, бежит, образует пену, бьется громадой в берег и по-всякому шумит?
"Āma, bhante, sutapubbaṃ etaṃ mayā diṭṭhapubbañca 'mahāsamudde udakaṃ hatthasatampi dvepi hatthasatāni gagane ussakkatī"'ti. – Да, почтенный, и слышал, и сам видел. Валы в океане бывают и во сто и в двести локтей высотою.
"Kissa, mahārāja, udakavārakagataṃ udakaṃ na calati na saddāyati, kissa pana mahāsamudde udakaṃ calati saddāyatī"ti? – Отчего же, государь, вода в бочке не волнуется и не шумит, а вода в великом океане волнуется и шумит?
"Vātavegassa mahantatāya, bhante, mahāsamudde udakaṃ calati saddāyati, udakavārakagataṃ udakaṃ aghaṭṭitaṃ kehici na calati na saddāyatī"ti. – В великом океане, почтенный, вода волнуется и шумит из-за мощного напора ветра, а вода в бочке ничему не подвергается и потому не волнуется, не шумит.
"Yathā, mahārāja, vātavegassa mahantatāya mahāsamudde udakaṃ calati saddāyati evameva aggisantāpavegassa mahantatāya udakaṃ saddāyatī"ti. – Как в океане, государь, вода волнуется и шумит под мощным напором ветра, так же точно, государь, вода шумит из-за сильного нагрева на огне.
"Nanu, mahārāja, bheripokkharaṃ sukkhaṃ sukkhena gocammena onandhantī"ti? Не правда ли, государь, барабан обтягивают высушенной бычьей кожей?
"Āma, bhante". – Да, почтенный.
"Api nu, mahārāja, bheriyā jīvo vā satto vā atthī"ti. – Так что, государь, у барабана души или жизни нет?
"Na hi, bhante"ti. – Нет, почтенный.
"Kissa pana, mahārāja, bherī saddāyatī"ti? – Отчего же, государь, барабан звучит?
"Itthiyā vā, bhante, purisassa vā tajjena vāyāmenā"ti. – Благодаря приложенному к нему усилию женщины или мужчины, почтенный.
"Yathā, mahārāja, itthiyā vā purisassa vā tajjena vāyāmena bherī saddāyati, evameva aggisantāpavegassa mahantatāya udakaṃ saddāyati. – Как барабан звучит благодаря приложенному к нему усилию женщины или мужчины, государь, так же точно и вода шумит из-за сильного нагрева на огне.
Imināpi, mahārāja, kāraṇena jānāhi 'natthi udake jīvo vā satto vā, aggisantāpavegassa mahantatāya udakaṃ saddāyatī'ti. Из этого довода тоже можно понять, государь, что у воды нет души или жизни и что шумит вода из-за сильного нагрева на огне.
"Mayhampi tāva, mahārāja, tava pucchitabbaṃ atthi, evameso pañho suvinicchito hoti, kiṃ nu kho, mahārāja, sabbehipi bhājanehi udakaṃ tappamānaṃ saddāyati, udāhu ekaccehi yeva bhājanehi tappamānaṃ saddāyatī"ti? У меня, государь, тоже есть о чем спросить тебя – так мы быстро разрешим этот вопрос. Во всяком ли сосуде нагреваясь, шумит вода, или же вода шумит, лишь нагреваясь в некоторых сосудах?
"Na hi, bhante, sabbehipi bhājanehi udakaṃ tappamānaṃ saddāyati, ekaccehi yeva bhājanehi udakaṃ tappamānaṃ saddāyatī"ti. – Вода шумит, почтенный, нагреваясь не во всяком сосуде. Вода шумит, лишь нагреваясь в некоторых сосудах.
"Tena hi, mahārāja, jahitosi sakasamayaṃ, paccāgatosi mama visayaṃ, natthi udake jīvo vā satto vā. – Значит, государь, ты отступаешь от своего утверждения и принимаешь мою точку зрения. Ни души, ни жизни у воды нет.
Yadi, mahārāja, sabbehipi bhājanehi udakaṃ tappamānaṃ saddāyeyya, yuttamidaṃ 'udakaṃ jīvatī'ti vattuṃ. Если бы вода шумела, нагреваясь во всяком сосуде, то уместно было бы сказать, что у воды есть душа или жизнь.
Na hi, mahārāja, udakaṃ dvayaṃ hoti, yaṃ saddāyati, taṃ jīvati, yaṃ na saddāyati, taṃ na jīvatīti. Не две же воды, государь: та, что шумит,– живая, а та, что не шумит,– неживая?
Yadi, mahārāja, udakaṃ jīveyya, mahantānaṃ hatthināgānaṃ ussannakāyānaṃ pabhinnānaṃ soṇḍāya ussiñcitvā mukhe pakkhipitvā kucchiṃ pavesayantānaṃ, tampi udakaṃ tesaṃ dantantare cippiyamānaṃ saddāyeyya. Будь вода живой, государь, она должна была бы шуметь и в пастях огромных, матерых, ярых слонов, просачиваясь у них сквозь зубы, когда, набрав в хоботы воды, они заливают ее в свои утробы.
Hatthasatikāpi mahānāvā garukā bhārikā anekasatasahassabhāraparipūrā mahāsamudde vicaranti, tāhipi cippiyamānaṃ udakaṃ saddāyeyya. По океану плавают тяжелые грузовые корабли до ста локтей в длину, нагруженные товаром с многих сотен тысяч телег; вода должна была бы шуметь под их давлением.
Mahatimahantāpi macchā anekasatayojanikakāyā timī timiṅgalā timirapiṅgalā abbhantare nimuggā mahāsamudde nivāsaṭṭhānatāya paṭivasantā mahāudakadhārā ācamanti dhamanti ca, tesampi taṃ dantantarepi udarantarepi cippiyamānaṃ udakaṃ saddāyeyya. Огромные рыбины с телом длиной не в одну сотню йоджан – тими, тимингала, тимирапингала – находятся всегда в великом океане, погруженные в его глубины, ведь он – их обиталище; они втягивают в себя и выпускают мощные водяные струи698. Вода должна была бы шуметь, просачиваясь у них между зубов, и в их чревах.
Yasmā ca kho, mahārāja, evarūpehi evarūpehi mahantehi paṭipīḷanehi paṭipīḷitaṃ udakaṃ na saddāyati tasmāpi natthi udake jīvo vā satto vāti, evametaṃ, mahārāja, dhārehī"ti. И коль скоро, государь, вода под таким великим гнетом не шумит, то это значит, что у воды нет ни души, ни жизни. Так это и запомни, государь.
"Sādhu, bhante nāgasena, dosāgato pañho anucchavikāya vibhattiyā vibhatto, yathā nāma, bhante nāgasena, mahagghaṃ maṇiratanaṃ chekaṃ ācariyaṃ kusalaṃ sikkhitaṃ maṇikāraṃ pāpuṇitvā kittiṃ labheyya thomanaṃ pasaṃsaṃ, muttāratanaṃ vā muttikaṃ dussaratanaṃ vā dussikaṃ, lohitacandanaṃ vā gandhikaṃ pāpuṇitvā kittiṃ labheyya thomanaṃ pasaṃsaṃ. – Отлично, почтенный Нагасена. Вопрос попал на свое место и подобающим образом рассмотрен. Словно бы редчайшей цены драгоценный самоцвет достался умелому мастеру, опытному, искусному ювелиру и был оценен, прославлен и превознесен, или драгоценная жемчужина – жемчужнику, драгоценная ткань – торговцу тканями, словно драгоценный сандал достался парфюмеру и был оценен, прославлен и превознесен;
Evameva kho, bhante nāgasena, dosāgato [desāgato (sī. pī.)] pañho anucchavikāya vibhattiyā vibhatto, evametaṃ tathā sampaṭicchāmī"ti. вот точно так же, почтенный Нагасена, вопрос попал на свое место и рассмотрен подобающим образом. Да, это так, я с этим согласен.
Udakasattajīvapañho navamo.
Buddhavaggo paṭhamo. Шестая глава закончена.
Imasmiṃ vagge nava pañhā.
Книга 5. Вопрос о выводе Далее >>