1. Vessantarapañho

1."Bhante nāgasena, sabbeva bodhisattā puttadāraṃ denti, udāhu vessantareneva raññā puttadāraṃ dinna"nti?

‘Venerable Nāgasena, do all the Bodisats give away their wives and children, or was it only Vessantara the king who did so?’

Почтенный Нагасена, все ли бодхисаттвы отдают детей и жену, или же только царь Вессантара отдал своих детей и жену739?

"Sabbepi, mahārāja, bodhisattā puttadāraṃ denti, na vessantareneva raññā puttadāraṃ dinna"nti.

‘All of them do so, not Vessantara only.’

– Все бодхисаттвы отдают детей и жену, государь; не один только царь Вессантара отдал своих детей и жену.

"Api ca kho, bhante nāgasena, tesaṃ anumatena dentī"ti.

‘Do they then give them away with their own consent?’

– Но были ли они согласны, почтенный, чтобы их отдали?

"Bhariyā, mahārāja, anumatā, dārakā pana bālatāya vilapiṃsu [lālapiṃsu (sī. pī.)], yadi te atthato jāneyyuṃ, tepi anumodeyyuṃ, na te vilapeyyu"nti.

‘The wife, O king, was a consenting party. But the children, by reason of their tender age, lamented. Had they thoroughly understood, they too would have approved.’

– Жена была согласна, государь, а детки по глупости плакали. Если бы они по-настоящему поняли, то и они бы одобряли, не стали бы жаловаться.

"Dukkaraṃ, bhante nāgasena, bodhisattena kataṃ, yaṃ so attano orase piye putte brāhmaṇassa dāsatthāya adāsi.

‘A hard thing, Nāgasena, was it that the Bodisat carried out, in that he gave away his own children, his only ones, dearly beloved, into slavery to the Brahman.

– Трудное же бодхисаттва дело сделал, почтенный Нагасена: родных, любимых своих деток отдал брахману в рабство.

"Idampi dutiyaṃ dukkarato dukkarataraṃ, yaṃ so attano orase piye putte bālake taruṇake latāya bandhitvā tena brāhmaṇena latāya anumajjīyante disvā ajjhupekkhi.

And this second action was harder still, that he bound his own children, his only ones, and dearly beloved, young and tender though they were, with the jungle rope, and then, when he saw them being dragged along by the Brahman—their hands bruised by the creeper—yet could look on at the sight.

А второе и того трудного труднее: стерпел, когда родных, любимых его деток, нежных, слабеньких, связанных лианой, брахман стегал лианой у него на глазах.

"Idampi tatiyaṃ dukkarato dukkarataraṃ, yaṃ so sakena balena bandhanā muccitvā āgate dārake sārajjamupagate punadeva latāya bandhitvā adāsi.

And this third action was even harder still, that when his boy ran back to him, after loosing the bonds by his own exertion, then he bound him again with the jungle rope and again gave him away.

А третье и того трудного труднее: когда детки его сами развязали путы и, робея, прибежали к нему, он снова связал их лианой и отдал брахману.

"Idampi catutthaṃ dukkarato dukkarataraṃ, yaṃ so dārake 'ayaṃ kho, tāta, yakkho khādituṃ neti amhe'ti vilapante 'mā bhāyitthā'ti na assāsesi.

And this fourth action was even harder still, that when the children, weeping, cried: “Father dear, this ogre is leading us away to eat us! ” he should have appeased them by saying: “Don’t be afraid.”

А четвертое и того трудного труднее: когда детки его жалобно кричали: «Батюшка, это же якша, он нас съест!» – он не ободрил их и не успокоил.

"Idampi pañcamaṃ dukkarato dukkarataraṃ, yaṃ so jālissa kumārassa rudamānassa pādesu nipatitvā 'alaṃ, tāta, kaṇhājinaṃ nivattehi, ahameva gacchāmi yakkhena saha, khādatu maṃ yakkho'ti yācamānassa evaṃ na sampaṭicchi.

And this fifth action was even harder still, that when the prince, Jāli, fell weeping at his feet, and besought him, saying: “Be satisfied, father dear, only keep Kaṇhāginā (his little sister). I will go away with the ogre. Let him eat me! "—that even then he would not yield.

А пятое и того трудного труднее: когда сын его, царевич Джалий, со слезами на глазах повалился ему в ноги, умоляя его: «Батюшка, сестру Кришнаджину вороти хотя бы, пойду уж я с якшей один, пусть ест меня якша!» – он и то не согласился.

"Idampi chaṭṭhaṃ dukkarato dukkarataraṃ, yaṃ so jālissa kumārassa 'pāsāṇasamaṃ nūna te, tāta, hadayaṃ, yaṃ tvaṃ amhākaṃ dukkhitānaṃ pekkhamāno nimmanussake brahāraññe yakkhena nīyamāne na nivāresī'ti vilapamānassa kāruññaṃ nākāsi.

And this sixth action was even harder still, that when the boy Jāli, lamenting, exclaimed: “Have you a heart of stone then, father, that you can look upon us, miserable, being led away by the ogre into the dense and haunted jungle, and not call us back? "—that he still had no pity.

А шестое и того трудного труднее: когда царевич Джалий жалобно кричал ему: «Видно, сердце у тебя, батюшка, что камень! Как же ты попускаешь, что нас, несчастных, якша уводит в дремучий, безлюдный лес!» – он не сжалился.

"Idampi sattamaṃ dukkarato dukkarataraṃ, yaṃ tassa ruḷaruḷassa bhīmabhīmassa nīte dārake adassanaṃ gamite na phali hadayaṃ satadhā vā sahassadhā vā, puññakāmena manujena kiṃ paradukkhāpanena, nanu nāma sakadānaṃ dātabbaṃ hotī"ti?

And this seventh action was even harder still, that when his children were thus led away to nameless horrors until they passed gradually to their bitter fate, out of sight—that then his heart did not break, utterly break! What, pray, has the man who seeks to gain merit to do with bringing sorrow on others! Should he not rather give himself away?’

А седьмое и того трудного труднее: когда детки его, горько плачущие, смертно тоскующие, были уведены и скрылись с глаз его, не разорвалось его сердце на сто, на тысячу частей. Как может причинять страдания другим человек, стремящийся к благу? Разве не следовало вместо детей отдать самого себя?

"Dukkarassa, mahārāja, katattā bodhisattassa kittisaddo dasasahassiyā lokadhātuyā sadevamanussesu abbhuggato, devā devabhavane pakittenti, asurā asurabhavane pakittenti, garuḷā garuḷabhavane pakittenti, nāgā nāgabhavane pakittenti, yakkhā yakkhabhavane pakittenti, anupubbena tassa kittisaddo paramparāya ajjetarahi idha amhākaṃ samayaṃ anuppatto, taṃ mayaṃ dānaṃ pakittentā vikopentā nisinnā sudinnaṃ, udāhu duddinnanti.

‘It is because what he did, O king, was so difficult, that the sound of the fame of the Bodisat was spread abroad among gods and men through the ten thousand world systems— that the gods exalt him in heaven; and the Titans in the Titan-world, and the Garudas in their abodes, and the Nāgas in the Nāga-world, and the Yakshas where they dwell—that through the ages the reputation of this his glory has been handed down by successive tradition—till now, to-day, it has reached to this meeting of ours, at which we sitting are, forsooth, disparaging and casting a slur on that gift, debating whether it were well given or ill!

– О трудном этом деле, сделанном бодхисаттвой, добрая слава вознеслась, государь, в десятитысячной мировой сфере среди богов и людей: в обители богов боги славили, в обители асуров асуры славили, в обители гарудов гаруды славили, в обители драконов драконы славили, в обители якшей якши славили; так, передаваясь своим чередом по наследству, дошла эта добрая слава теперь и до нынешних времен. Вот и сидим мы, рассуждаем, ославляем да охаиваем: «Хорошо он поступил, что отдал, или дурно?»

So kho panāyaṃ, mahārāja, kittisaddo nipuṇānaṃ viññūnaṃ vidūnaṃ vibhāvīnaṃ bodhisattānaṃ dasa guṇe anudassati.

But that high praise, O king, shows forth the ten great qualities of the intelligent, and wise, and able, and subtle-minded Bodisats.

А ведь эта добрая слава, государь, проявляет десять достоинств искусных, знающих, понимающих, разумных бодхисаттв,

Katame dasa?

And what are the ten?

вот какие:

Agedhatā nirālayatā cāgo pahānaṃ apunarāvattitā sukhumatā mahantatā duranubodhatā dullabhatā asadisatā buddhadhammassa, so kho panāyaṃ, mahārāja, kittisaddo nipuṇānaṃ viññūnaṃ vidūnaṃ vibhāvīnaṃ bodhisattānaṃ ime dasa guṇe anudassatī"ti.

Freedom from greed, the not clinging (to any worldly aim), self-sacrifice, renunciation, the never turning back again (to the lower state), the equal delicacy and greatness, the incomprehensibility, the rarity, and the peerlessness of Buddhahood. In all these respects is it that the fame of that giving shows forth the great qualities of the Bodisats.’

неалчность, безуютность, отдачу, оставление, бесповоротность, тонкость, величие, труднопостижимость, редкость, несравненность Учения Просветленных. Вот такие десять достоинств искусных, знающих, понимающих, разумных бодхисаттв, государь, проявляет эта добрая слава.

"Bhante nāgasena, yo paraṃ dukkhāpetvā dānaṃ deti, api nu taṃ dānaṃ sukhavipākaṃ hoti saggasaṃvattanika"nti?

‘What, venerable Nāgasena? he who gives gifts in such a way as to bring sorrow upon others—does that giving of his bring forth fruit in happiness, does it lead to rebirth in states of bliss?’

– Почтенный Нагасена, если некто приносит дар, доставляя при этом другому тяготы, то будут ли от такого дара благие плоды, приведет ли он на небеса?

"Āma, mahārāja, kiṃ vattabba"nti.

‘Yes, O king. What can be said (to the contrary)?’

– Да, государь, конечно.

"Iṅgha, bhante nāgasena, kāraṇaṃ upadassehī"ti.

‘I pray you, Nāgasena, give me a reason for this.’

– Пожалуйста, почтенный Нагасена, приведи обоснование этому.

"Idha, mahārāja, koci samaṇo vā brāhmaṇo vā sīlavā hoti kalyāṇadhammo, so bhaveyya pakkhahato vā pīṭhasappī vā aññataraṃ vā byādhiṃ āpanno, tamenaṃ yo koci puññakāmo yānaṃ āropetvā patthitaṃ desamanupāpeyya, api nu kho, mahārāja, tassa purisassa tatonidānaṃ kiñci sukhaṃ nibbatteyya saggasaṃvattanikaṃ taṃ kamma"nti?

‘Suppose, O king, there were some virtuous Samaṇa or Brahman, of high character, and he were paralysed, or a cripple, or suffering from some disease or other, and some man desirous of merit were to have him put into a carriage, and taken to the place he wished to go to. Would happiness accrue to that man by reason thereof, would that be an act leading to rebirth in states of bliss?’

– Представь, государь, что есть некий праведный, добродетельный шраман или брахман и он расслаблен, или калека, или болен каким-то недугом. Некий желающий обрести заслуги человек доставит его в повозке туда, куда тому было нужно. Скажи, государь, придет ли к этому человеку благодаря такому поступку счастье, приведет ли такое деяние на небеса?

"Āma, bhante, kiṃ vattabbaṃ?

‘Yes, Sir. What can be said (to the contrary)?

– Да, почтенный, конечно.

Hatthiyānaṃ vā so, bhante, puriso labheyya assayānaṃ vā rathayānaṃ vā, thale thalayānaṃ jale jalayānaṃ devesu devayānaṃ manussesu manussayānaṃ, tadanucchavikaṃ tadanulomikaṃ bhave bhave nibbatteyya, tadanucchavikāni tadanulomikāni cassa sukhāni nibbatteyyuṃ, sugatito sugatiṃ gaccheyya, teneva kammābhisandena iddhiyānaṃ abhiruyha patthitaṃ nibbānanagaraṃ pāpuṇeyyā"ti.

That man would thereby acquire a trained elephant, or a riding-horse, or a bullock-carriage, on land a land-vehicle and on water a water-vehicle, in heaven a vehicle of the gods and on earth one that men could use—from birth to birth there would accrue to him that which in each would be appropriate and fit—and joys appropriate would come to him, and he would pass from state to state of bliss, and by the efficacy of that act mounting on the vehicle of Iddhi he would arrive at the longed-for goal, the city of Nirvāṇa itself.’

Такой человек получит выездного слона, или выездного коня, или выездную колесницу, почтенный; на суше он получит сухопутное средство передвижения, на воде – водное, среди богов – божественное, среди людей – человеческое; это деяние будет влиять на его последующие существования и проявляться в них, и блага будут к нему приходить благодаря этому. Он будет переходить из одного благого удела в другой; благодаря этому деянию он сможет взойти на колесницу сверхобычных сил и добраться до желанного града нирваны.

"Tena hi, mahārāja, paradukkhāpanena dinnadānaṃ sukhavipākaṃ hoti saggasaṃvattanikaṃ, yaṃ so puriso balībadde dukkhāpetvā evarūpaṃ sukhaṃ anubhavati.

‘But then, O king, a gift given in such a way as to bring sorrow upon others does bring forth fruit in happiness, does lead to rebirth in states of bliss —inasmuch as that man by putting the cart-bullocks to pain would attain such bliss.

– Стало быть, государь, если дар принесен с доставлением тягот кому-то другому, то от такого дара будут благие плоды и он приведет на небеса, раз этот человек обретет подобное счастье, притом что доставил тяготы волам.

"Aparampi, mahārāja, uttariṃ kāraṇaṃ suṇohi, yathā paradukkhāpanena dinnadānaṃ sukhavipākaṃ hoti saggasaṃvattanikaṃ.

‘And hear another reason, O king, for the same thing.

Слушай дальше, государь, еще обоснование, каким образом от дара, принесенного с доставлением другому тягот, бывают благие плоды и он приводит на небеса.

Idha, mahārāja, yo koci rājā janapadato dhammikaṃ baliṃ uddharāpetvā āṇāpavattanena dānaṃ dadeyya, api nu kho so, mahārāja, rājā tatonidānaṃ kiñci sukhaṃ anubhaveyya saggasaṃvattanikaṃ taṃ dāna"nti?

Suppose some monarch were to raise from his subjects a righteous tax, and then by the issue of a command were to bestow thereout a gift, would that monarch, O king, enjoy any happiness on that account, would that be a gift leading to rebirth in states of bliss

Допустим, государь, что некий царь собрал в согласии с дхармой налог с подданных, а затем повелел принести из собранных средств дары. Скажи, государь, придет ли к этому царю благодаря такому поступку счастье, приведет ли его этот дар на небеса?

"Āma, bhante, kiṃ vattabbaṃ, tatonidānaṃ so, bhante, rājā uttariṃ anekasatasahassaguṇaṃ labheyya.

‘Certainly, Sir. What can be said against it? On that account the monarch would receive a hundred thousandfold,

– Да, почтенный, конечно. Благодаря такому поступку этот царь обретет многие сотни тысяч достоинств, почтенный.

Rājūnaṃ atirājā bhaveyya, devānaṃ atidevo bhaveyya, brahmānaṃ atibrahmā bhaveyya, samaṇānaṃ atisamaṇo bhaveyya, brāhmaṇānaṃ atibrāhmaṇo bhaveyya, arahantānaṃ atiarahā [atiarahanto (syā. ka.)] bhaveyyā"ti.

he might become a king of kings, a god above the gods, or Brahmā lord of the Brahmā gods, or a chief among the Samanas, or a leader of the Brahmans, or the most excellent among the Arahats.’

Он среди царей сверхцарем станет, среди небожителей сверхнебожителем станет, среди обитателей миров Брахмы сверхбрахмой станет, среди шраманов сверхшраманом станет, среди брахманов сверхбрахманом станет.

"Tena hi, mahārāja, paradukkhāpanena dinnadānaṃ sukhavipākaṃ hoti saggasaṃvattanikaṃ, yaṃ so rājā balinā janaṃ pīḷetvā dinnadānena evarūpaṃ uttariṃ yasasukhaṃ anubhavatī"ti.

‘Then, O king, a gift given in such a way as to bring sorrow upon others does bring forth fruit in happiness, does lead to rebirth in states of bliss—inasmuch as that monarch by giving as a gift what was gained by harassing his people with taxation would enjoy such exceeding fame and glory.’

– Стало быть, государь, если дар принесен с доставлением другому тягот, то от такого дара будут благие плоды и он приведет на небеса, раз этот царь обретёт подобное великое счастье и почёт, притом что прижал своих подданных налогом.

"Atidānaṃ, bhante nāgasena, vessantarena raññā dinnaṃ, yaṃ so sakaṃ bhariyaṃ parassa bhariyatthāya adāsi, sake orase putte brāhmaṇassa dāsatthāya adāsi, atidānaṃ nāma, bhante nāgasena, loke vidūhi ninditaṃ garahitaṃ, yathā nāma, bhante nāgasena, atibhārena sakaṭassa akkho bhijjati, atibhārena nāvā osīdati, atibhuttena bhojanaṃ visamaṃ pariṇamati, ativassena dhaññaṃ vinassati, atidānena bhogakkhayaṃ upeti, atitāpena pathavī upaḍayhati, atirāgena ummattako hoti, atidosena vajjho hoti, atimohena anayaṃ āpajjati, atilobhena coraggahaṇamupagacchati, atibhayena nirujjhati, atipūrena nadī uttarati, ativātena asani patati, atiagginā odanaṃ uttarati, atisañcaraṇena na ciraṃ jīvati.

‘But, venerable Nāgasena, what was given by Vessantara the king was an excessive gift; in that he gave his own wife as wife to another man, and his own children, his only ones, into slavery to a Brahman. And excessive giving is by the wise in the world held worthy of censure and of blame. Just, Nāgasena, as under too much weight the axle-tree of a cart would break, or a ship would sink, as his food would disagree with him who ate too much, or the crops would be ruined by too heavy rain, or bankruptcy would follow too lavish generosity, or fever would come from too much heat, or a man would go mad from excessive lust, or become guilty of an offence through excessive anger, or fall into sin through excessive stupidity, or into the power of robbers through too much avarice, or be ruined by needless fear, or as a river would overflow through excessive inflow, or a thunderbolt fall through too much wind, or porridge boil over through too hot a fire, or a man who wandered about too much would not live long-

– Безмерный дар, почтенный Нагасена, принёс царь Вессантара. Он ведь собственную жену другому в жёны отдал, родных своих детей в рабство брахману отдал! Безмерный же дар чрезмерен, почтенный Нагасена, и сведущими людьми в мире порицается, осуждается. Так же, почтенный Нагасена, как от чрезмерного груза ось у телеги лопается, от чрезмерного груза корабль тонет, от чрезмерного едения несварение делается, от чрезмерного дождя урожай гибнет, от чрезмерной щедрости богатство растрачивается, от чрезмерного жара ожог делается, от чрезмерной страсти с ума сходят, от чрезмерной ненависти преступником становятся, от чрезмерного заблуждения в беду попадают, от чрезмерной жадности ворам попадаются, от чрезмерного страха в обморок падают, от чрезмерного половодья река из берегов выходит, от чрезмерного ветра молния бьёт, от чрезмерного огня каша сбегает, от чрезмерных странствий долго не живут,–

Evameva kho, bhante nāgasena, atidānaṃ nāma loke vidūhi ninditaṃ garahitaṃ, atidānaṃ, bhante nāgasena, vessantarena raññā dinnaṃ, na tattha kiñci phalaṃ icchitabba"nti.

just, so, Nāgasena, is excessive giving held by the wise in the world as worthy of censure and of blame. And as king Vessantara’s gift was excessive no good result could be expected from it.’

вот точно так же, почтенный Нагасена, безмерный дар чрезмерен и сведущими людьми, в мире порицается, осуждается. Чрезмерный дар, почтенный Нагасена, принёс царь Вессантара, и не следует ожидать от этого какого-то благого плода.

"Atidānaṃ, mahārāja, loke vidūhi vaṇṇitaṃ thutaṃ pasatthaṃ, ye keci yādisaṃ kīdisaṃ dānaṃ denti [keci yādisaṃ tādisaṃ dānaṃ denti (syā.)], atidānadāyī loke kittiṃ pāpuṇāti.

‘Giving exceedingly, O king, is praised, applauded, and approved by the wise in the world; and they who give away anything as a gift just as it may occur to them, acquire fame in the world as very generous givers.

– Безмерный дар не чрезмерен, государь, и он сведущими людьми в мире одобряется, восхваляется и превозносится; все те, кто совершает подобные дары, обретают в мире славу, как податели безмерных даров.

Yathā, mahārāja, atipavaratāya dibbaṃ vanamūlaṃ gahitampi hatthapāse ṭhitānaṃ parajanānaṃ na dassayati, agado atijaccatāya [atiusabhatāya (ka.)] pīḷāya samugghātako rogānaṃ antakaro, aggi atijotitāya ḍahati, udakaṃ atisītatāya nibbāpeti, padumaṃ parisuddhatāya na upalimpati vārikaddamena, maṇi atiguṇatāya kāmadado, vajiraṃ atitikhiṇatāya vijjhati maṇimuttāphalikaṃ, pathavī atimahantatāya naroragamigapakkhijalaselapabbatadume dhāreti, samuddo atimahantatāya aparipūraṇo, sineru atibhāratāya acalo, ākāso ativitthāratāya ananto, sūriyo atippabhatāya timiraṃ ghāteti, sīho atijātitāya vigatabhayo, mallo atibalavatāya paṭimallaṃ khippaṃ ukkhipati, rājā atipuññatāya adhipati, bhikkhu atisīlavantatāya nāgayakkhanaramarūhi namassanīyo, buddho atiaggatāya [ativisiṭṭhatāya (syā.)] anupamo.

Just, O king, as when a man has taken hold of a wild root which by its extraordinary virtues is divine, that moment he becomes invisible even to those standing within arm’s length—just as a medicinal herb by the exceeding power of its nature will utterly kill pain, and put an end to disease—just as fire burns by its exceeding heat, and water puts that fire out by its exceeding cold—just as by its exceeding purity a lotus remains undefiled by water or by mud—just as a (magic) gem by the extraordinary virtue inherent in it procures the granting of every wish—just as lightning by its marvellous quick sharpness cleaves asunder even the diamonds, pearls, and crystals—just as the earth by its exceeding size can support men, and snakes, and wild beasts, and birds, and the waters, and rocks, and hills, and trees—just as the ocean by its exceeding greatness can never be quite filled—just as Sineru by its mighty weight remains immoveable, and space by the greatness of its wide extent is infinite, and the sun by its mighty glory dissipates the darkness—just as the lion in the greatness of its lineage is free from fear—just as a wrestler in the greatness of his might easily lifts up his foe-just as a king by the excellence of his justice becomes overlord, and a Bhikkhu by reason of his very righteousness becomes an object of reverence to Nāgas, and Yakshas, and men, and Māras—just as a Buddha by the excellence of his supremacy is peerless—

Так же, государь, как волшебный лесной корешок благодаря своей безмерной исключительности делает человека, который держит его в руке, невидимым даже для тех, кто стоит совсем рядом; как противоядие благодаря своей безмерной действенности избавляет от мучений и кладет болезни конец; как огонь благодаря своему безмерному жару сжигает; как вода благодаря своей безмерной прохладе тушит пожар; как лотос благодаря своей безмерной чистоте не грязнится водою и илом; как драгоценный самоцвет благодаря безмерным достоинствам исполняет желания; как алмаз благодаря своей безмерной остроте пронзает драгоценные камни, жемчуг и хрусталь; как земля благодаря своей безмерной обширности держит на себе людей, змей, зверей и птиц, воды, скалы, горы и деревья; как океан благодаря своей безмерной обширности не переполняется; как гора Меру благодаря своей безмерной, тяжести недвижна; как пространство благодаря своей безмерной протяженности бесконечно; как солнце благодаря своей безмерной яркости рассеивает мрак; как лев благодаря своему безмерному благородству бесстрашен; как борец благодаря своей безмерной силе быстро бросает наземь соперника; как царь благодаря своим безмерным заслугам – властелин; как монах благодаря своей безмерной нравственности заслуживает поклонения драконов, якшей, людей и духов; как Просветленный благодаря своему безмерному превосходству несравненен,–

Evameva kho, mahārāja, atidānaṃ nāma loke vidūhi vaṇṇitaṃ thutaṃ pasatthaṃ, ye keci yādisaṃ kīdisaṃ dānaṃ denti, atidānadāyī loke kittiṃ pāpuṇāti, atidānena vessantaro rājā dasasahassiyā lokadhātuyā vaṇṇito thuto pasattho mahito kittito, teneva atidānena vessantaro rājā ajjetarahi buddho jāto aggo sadevake loke.

just so, O king, is exceeding generosity praised, applauded, and approved by the wise in the world; and they who give away anything as a gift, just as it may occur to them, acquire in the world the fame of being nobly generous. And by his mighty giving Vessantara the king, O king, was praised, and lauded, and exalted, and magnified, and famous throughout the ten thousand world systems, and by reason, too, of that mighty giving is it that he, the king Vessantara, has, now in our days, become the Buddha, the chief of gods and men.

вот точно так же, государь, безмерный дар сведущими людьми в мире одобряется, восхваляется и превозносится, и все те, кто совершает подобные дары, обретают в мире славу как податели безмерных даров. Благодаря безмерному своему дару царь Вессантара в десятитысячной мировой сфере восхваляется, превозносится, величается, почитается и прославляется, благодаря этому безмерному дару стал царь Вессантара теперь Просветленным, величайшим среди богов и людей.

"Atthi pana, mahārāja, loke ṭhapanīyaṃ dānaṃ, yaṃ dakkhiṇeyye anuppatte na dātabba"nti?

‘And now, O king, tell me—is there anything in the world which should be withheld as a gift, and not bestowed, when one worthy of a gift, one to whom it is one’s duty to give, is there?’

Ответь мне, государь: есть ли на свете неприемлемый дар? Иначе говоря, такой, что его не следовало бы давать даже человеку, заслуживающему подношений?

"Dasa kho panimāni, bhante nāgasena, dānāni, yāni loke adānasammatāni, yo tāni dānāni deti, so apāyagāmī hoti.

‘There are ten sorts of gifts, Nāgasena, in the world that are commonly disapproved of as gifts.

– На свете есть десять даров, непризнаваемых за дары, почтенный Нагасена. Тот же, кто приносит подобные дары, попадает в дурной удел.

Katamāni dasa?

And what are the ten?

Эти дары таковы:

Majjadānaṃ, bhante nāgasena, loke adānasammataṃ, yo taṃ dānaṃ deti, so apāyagāmī hoti.

Strong drink, Nāgasena,

дар опьяняющим напитком, почтенный Нагасена, не признается на свете за дар, и тот, кто приносит подобный дар, попадает в дурной удел;

Samajjadānaṃ - pe - itthidānaṃ - pe - usabhadānaṃ - pe - cittakammadānaṃ - pe - satthadānaṃ - pe - visadānaṃ - pe - saṅkhalikadānaṃ - pe - kukkuṭasūkaradānaṃ - pe - tulākūṭamānakūṭadānaṃ, bhante nāgasena, loke adānasammataṃ hoti, yo taṃ dānaṃ deti, so apāyagāmī hoti.

and festivals in high places, and women, and buffaloes, and suggestive paintings, and weapons, and poison, and chains, and fowls, and swine, and false weights and measures. All these, Nāgasena, are disapproved of in the world as gifts, and those who give such presents become liable to rebirth in states of woe.’

дар устроением разнузданного празднества; дар женщиной; дар быком; дар двусмысленным изображением; дар оружием; дар ядом; дар цепями; дар курами и свиньями; дар мошенническими гирями и мерками740. Все такие дары на свете за дары не признаются, почтенный Нагасена, и тот, кто приносит подобные дары, попадает в дурной удел.

Imāni kho, bhante nāgasena, dasa dānāni loke adānasammatāni, yo tāni dānāni deti, so apāyagāmī hotī"ti.

Таковы, почтенный Нагасена, десять даров, непризнаваемых за дары. Тот, кто приносит подобные дары, попадает в дурной удел.

"Nāhaṃ taṃ, mahārāja, adānasammataṃ pucchāmi, imaṃ khvāhaṃ, mahārāja, taṃ pucchāmi 'atthi pana, mahārāja, loke ṭhapanīyaṃ dānaṃ, yaṃ dakkhiṇeyye anuppatte na dātabba'nti.

‘I did not ask you, O king, what kinds of gifts are not approved of. But this, O king, I asked: “Is there anything in the world which ought to be withheld, and not bestowed as a gift, if one worthy of a gift were present?” ’

– Я не спрашиваю тебя, государь, о том, какой дар не признается за дар. Я вот о чем, государь, тебя спрашиваю: есть ли на свете, государь, неприемлемый дар – такой, что его не следовало бы давать даже человеку, заслуживающему подношений?

"Natthi, bhante nāgasena, loke ṭhapanīyaṃ dānaṃ.

‘No, Sir.

– Нет, почтенный Нагасена. Неприемлемого дара,

Yaṃ dakkhiṇeyye anuppatte na dātabbaṃ, cittappasāde uppanne keci dakkhiṇeyyānaṃ bhojanaṃ denti, keci acchādanaṃ, keci sayanaṃ, keci āvasathaṃ, keci attharaṇapāvuraṇaṃ, keci dāsidāsaṃ, keci khettavatthuṃ, keci dvipadacatuppadaṃ, keci sataṃ sahassaṃ satasahassaṃ, keci mahārajjaṃ, keci jīvitampi dentī"ti.

When faith arises in their hearts some give food to those worthy of gifts, and some give clothes, and some give bedding, and some give dwellings, and some give mats or robes, and some give slave girls or slaves, and some give fields or premises, and some give bipeds or quadrupeds, and some give a hundred or a thousand or a hundred thousand, and some give the kingdom itself, and some give away even their own life.’

такого, что его не следовало бы давать даже человеку, заслуживающему подношений, на свете нет. Исполнившись приязни к человеку, заслуживающему подношений, иные люди дают ему пищу, иные – одежду, иные – ночлег, иные – жилище, иные – одеяла и покрывала, иные – рабов и рабынь, иные – пахотное поле, иные – птиц и четвероногих, иные – сотню, тысячу и сотню тысяч, иные – целое царство, а иные отдают даже собственную жизнь.

"Yadi pana, mahārāja, keci jīvitampi denti, kiṃ kāraṇā vessantaraṃ dānapatiṃ atibāḷhaṃ paripātesi sudinne putte ca dāre ca?

‘But then, O king, if some give away even their own lives, why do you so violently attack Vessantara, that king of givers, for the virtuous bestowal of his child and wife?

– Если иные отдают даже собственную жизнь, государь, то что же ты так ополчаешься против царя Вессантары, великого подателя, правильно отдавшего своих жену и детей?

"Api nu kho, mahārāja, atthi lokapakati lokāciṇṇaṃ, labhati pitā puttaṃ iṇaṭṭo vā ājīvikapakato vā āvapituṃ vā [ādhāpetuṃ vā (syā.), ādhapituṃ vā (ka.)] vikkiṇituṃ vā"ti?

Is there not a general practice in the world, an acknowledged custom, according to which it is allowable for a father who has fallen into debt, or lost his livelihood, to deposit his son in pledge, or sell him?’

Кстати, государь, есть ли на свете такое установление, такой обычай, что отец, завязший в долгах и утративший средства к существованию, вправе заложить или продать своих детей?

"Āma, bhante, labhati pitā puttaṃ iṇaṭṭo vā ājīvikapakato vā āvapituṃ vā vikkiṇituṃ vā"ti.

‘Yes, that is so.’

– Да, почтенный. Завязший в долгах и утративший средства к существованию отец вправе заложить или продать своих детей741.

"Yadi, mahārāja, labhati pitā puttaṃ iṇaṭṭo vā ājīvikapakato vā āvapituṃ vā vikkiṇituṃ vā, vessantaropi, mahārāja, rājā alabhamāno sabbaññutañāṇaṃ upadduto dukkhito tassa dhammadhanassa paṭilābhāya puttadāraṃ āvapesi ca vikkiṇi ca.

‘Well, in accordance therewith was it that Vessantara, O king, in suffering and distress at not having obtained the insight of the Omniscient Ones, pledged and sold his wife and children for that spiritual treasure.

– Если завязший в долгах и утративший средства к существованию отец вправе заложить или продать своих детей, государь, то так же и царь Вессантара, который не мог обрести всеведущее знание и был тем, государь, подавлен и удручен, отдал в залог и продал своих детей и жену, чтобы получить богатство Учения.

Iti, mahārāja, vessantarena raññā aññesaṃ dinnaṃ yeva dinnaṃ, kataṃ yeva kataṃ.

So that he gave away what other people had given away, he did what other people had done.

Выходит, государь, что царь Вессантара сделал так, как принято делать, отдал так, как принято отдавать.

Kissa pana tvaṃ, mahārāja, tena dānena vessantaraṃ dānapatiṃ atibāḷhaṃ apasādesī"ti?

Why then do you, O king, so violently attack him, the king of givers?’

Почему же царя Вессантару, великого подателя, ты так настойчиво осуждаешь, государь, за свершенный им дар?

"Nāhaṃ, bhante nāgasena, vessantarassa dānapatino dānaṃ garahāmi, api ca puttadāraṃ yācante niminitvā attānaṃ dātabba"nti.

‘Venerable Nāgasena, I don’t blame him for giving, but for not having made a barter with the beggar, and given away himself rather, instead of his wife and children.’

– Я не хулю, почтенный Нагасена, дар царя Вессантары, великого подателя, но дар следовало бы заменить: отдать самого себя вместо прошенных брахманом жены и детей.

"Etaṃ kho, mahārāja, asabbhikāraṇaṃ, yaṃ puttadāraṃ yācante attānaṃ dadeyya, yaṃ yaṃ hi yācante taṃ tadeva dātabbaṃ, etaṃ sappurisānaṃ kammaṃ.

‘That, O king, would be an act of a wrong doer, to give himself when he was asked for his wife and children. For the thing asked for, whatever it is, is that which ought to be given. And such is the practice of the good.

– Отдавать самого себя, когда просят жену и детей, было бы невоспитанным, государь. Давать следует именно то, о чем просят; добродетельные поступают именно так.

Yathā, mahārāja, koci puriso pānīyaṃ āharāpeyya, tassa yo bhojanaṃ dadeyya, api nu so, mahārāja, puriso tassa kiccakārī assā"ti?

Suppose, O king, a man were to ask that water should be brought, would any one who then brought him food have done what he wanted?’

Представь, государь, что кто-то попросил попить, а ему принесли поесть. Что же, государь, разве тот, кто так сделал, поступил правильно?

"Na hi, bhante, yaṃ so āharāpeti, tameva tassa dento kiccakārī assā"ti.

‘No, Sir. The man who should have given what he first asked to be brought would have done what he wanted.’

– Нет, почтенный. Было бы правильно дать именно то, о чем просили.

"Evameva kho, mahārāja, vessantaro rājā brāhmaṇe puttadāraṃ yācante puttadāraṃ yeva adāsi.

‘Just so, O king, when the Brahman asked Vessantara the king for his wife and children, it was his wife and children that he gave.

– Вот точно так же, государь, и с царем Вессантарой: когда брахман попросил у него детей и жену, он отдал ему именно детей и жену.

Sace, mahārāja, brāhmaṇo vessantarassa sarīraṃ yāceyya, na so, mahārāja, attānaṃ rakkheyya na kampeyya na rajjeyya, tassa dinnaṃ pariccattaṃ yeva sarīraṃ bhaveyya.

If the Brahman, O king, had asked for Vessantara’s body, then would Vessantara have not saved his body, he would neither have trembled nor been stained (by the love of self), but would have given away and abandoned his own body.

Но, государь, если бы брахман попросил у царя Вессантары его тело, то он не стал бы им дорожить, не стал бы себя беречь, не колебался бы, но отдал бы свое тело и не пожалел бы его.

Sace, mahārāja, koci vessantaraṃ dānapatiṃ upagantvā yāceyya 'dāsattaṃ me upehī'ti, dinnaṃ pariccattaṃ yevassa sarīraṃ bhaveyya, na so datvā tapeyya [ṭhapeyya (sī.)], rañño, mahārāja, vessantarassa kāyo bahusādhāraṇo.

If, O king, any one had come up to Vessantara the king, and asked of him, saying: “Become my slave,” then would he have given away and abandoned his own self, and in so giving would he have felt no pain.

Если бы, государь, кто-то умолял царя Вессантару, великого подателя, чтобы он стал его рабом, та отдал бы царь Вессантара свое тело, не пожалел бы его и после бы в том не раскаивался.

"Yathā, mahārāja, pakkā maṃsapesi bahusādhāraṇā, evameva kho, mahārāja, rañño vessantarassa kāyo bahusādhāraṇo.

‘Now the life of king Vessantara, O king, was a good thing shared in by many—just as meats when cooked are shared in by many,

Телом царя Вессантары, государь, многие могли воспользоваться742. Как куском вареного мяса, государь, многие могут воспользоваться, вот точно так же, государь, и телом царя Вессантары многие могли воспользоваться.

Yathā vā pana, mahārāja, phalito [phalino (?)] rukkho nānādijagaṇasādhāraṇo, evameva kho, mahārāja, rañño vessantarassa kāyo bahusādhāraṇo.

or as a tree covered with fruit is shared in by many flocks of birds.

Или как плодовым деревом, государь, множество птичьих стай может воспользоваться, вот точно так же, государь, и телом царя Вессантары многие могли воспользоваться,

Kiṃ kāraṇā?

And why so?

'Evāhaṃ paṭipajjanto sammāsambodhiṃ pāpuṇissāmī'ti.

Because he had said to himself: “Thus acting may I attain to Buddhahood.”

ибо он знал, что, поступая так, достигнет истинного всепросветления.

"Yathā, mahārāja, puriso adhano dhanatthiko dhanapariyesanaṃ caramāno ajapathaṃ saṅkupathaṃ vettapathaṃ gacchati, jalathalavāṇijjaṃ karoti, kāyena vācāya manasā dhanaṃ ārādheti, dhanappaṭilābhāya vāyamati.

As a man in need, O king, who is wandering about in his search after wealth, will have to pass along goat-tracks, and through jungles full of stakes and sticks, and doing merchandise by sea and land, will devote his actions, words, and thoughts to the attainment of wealth—

Скажем, государь, как человек, не имеющий богатства, нуждающийся в богатстве, отправившийся добывать богатство, пробирается по звериным тропам, сквозь бурелом и тростниковые заросли, ведет торговлю на суше и на море, телом, словом и умом добывает богатство, старается прилежно нажить богатство,

Evameva kho, mahārāja, vessantaro dānapati adhano buddhadhanena sabbaññutañāṇaratanappaṭilābhāya yācakānaṃ dhanadhaññaṃ dāsidāsaṃ yānavāhanaṃ sakalasāpateyyaṃ sakaṃ puttadāraṃ attānañca cajitvā sammāsambodhiṃ yeva pariyesati.

just so, O king, did Vessantara, the king of givers, who was longing for the treasure of Buddhahood, for the attainment of the insight of the Omniscient Ones, by offering up to anyone who begged of him his property and his corn, his slave girls and his slaves, his riding animals and carriages, all that he possessed, his wife and children and himself, seek after the Supreme Enlightenment.

вот точно так же, государь, и царь Вессантара, щедрый податель, не имел богатства, и ради обретения богатства просветленных, чтобы нажить драгоценность всеведущего знания, он раздавал просителям свое имение и состояние, рабов и рабынь, слонов и колесницы, не дорожил ни всем тем, что имел, ни детьми ни женой, ни самим собой, взыскуя лишь истинного всепросветления.

"Yathā vā pana, mahārāja, amacco muddakāmo muddādhikaraṇaṃ yaṃ kiñci gehe dhanadhaññaṃ hiraññasuvaṇṇaṃ, taṃ sabbaṃ datvāpi muddappaṭilābhāya vāyamati.

Just, O king, as an official who is anxious for the seal, and for the office of the custody thereof , will exert himself to the attainment of the seal by sacrificing everything in his house—property and corn, gold and silver, everything—

Или, скажем, государь, как сановник, желая получить печать и заключающиеся в печати полномочия, всё имение и состояние, что есть у него в доме, золото в монетах и слитках – всё это отдает и старается прилежно добыть себе печать,–

Evameva kho, mahārāja, vessantaro dānapati sabbaṃ taṃ bāhirabbhantaradhanaṃ datvā jīvitampi paresaṃ datvā sammāsambodhiṃ yeva pariyesati.

just so, O king, did Vessantara, the king of givers, by giving away all that he had, inside his house and out, by giving even his life for others, seek after the Supreme Enlightenment.

вот точно так же, государь, и царь Вессантара, щедрый податель, отдал всё своё внешнее и внутреннее достояние, самое жизнь отдал другим, взыскуя лишь истинного всепросветления.

"Api ca, mahārāja, vessantarassa dānapatino evaṃ ahosi 'yaṃ so brāhmaṇo yācati, tamevāhaṃ tassa dento kiccakārī nāma homī'ti, evaṃ so tassa puttadāramadāsi.

‘And further, O king, Vessantara, the king of givers, thought thus: “It is by giving to him precisely what he asks for, that I shall be of service to the Brahman:” and therefore did he bestow upon him his wife and children.

Царь Вессантара, щедрый податель, так тогда подумал, государь: «Я поступлю правильно, если дам брахману именно то, о чем он просит» – и отдал ему свою семью.

Na kho, mahārāja, vessantaro dānapati dessatāya brāhmaṇassa puttadāramadāsi, na adassanakāmatāya puttadāramadāsi, na atibahukā me puttadārā, 'na sakkomi te posetu'nti puttadāramadāsi, na ukkaṇṭhito 'appiyā me'ti nīharitukāmatāya puttadāramadāsi.

It was not, O king, out of dislike to them that he gave them away, not because he did not care to see them more, not because he considered them an encumbrance or thought he could no longer support them, not (in annoyance) with the wish of being relieved of what was not pleasant to him—

Не потому царь Вессантара, щедрый податель, отдал свою семью брахману, что была она ему ненавистна, государь; не потому отдал семью, что видеть её не хотел; не потому отдал семью, что она была велика и он не мог её прокормить; не потому отдал семью, что она опостылела ему и он хотел от неё отделаться;

Atha kho sabbaññutañāṇaratanasseva piyattā sabbaññutañāṇassa kāraṇā vessantaro rājā evarūpaṃ atulaṃ vipulamanuttaraṃ piyaṃ manāpaṃ dayitaṃ pāṇasamaṃ puttadāradānavaraṃ brāhmaṇassa adāsi.

but because the jewel treasure of omniscience was dear to him, for the sake of the insight of the Omniscient Ones, did he bestow that glorious gift—immeasurable, magnificent, unsurpassed—of what was near and dear to him, greatly beloved, cherished as his own life, his own children and his wife!

но из любви к драгоценности всеведения, ради обретения всеведущего знания принес царь Вессантара этот щедрый, бесценный, несравненный дар – отдал брахману своих милых, любимых, дорогих, как сама жизнь, жену и детей.

"Bhāsitampetaṃ, mahārāja, bhagavatā devātidevena cariyāpiṭake –

For it has been said, O king, by the Blessed One, the god of gods, in the cariyā Piṭaka:

Ведь есть, государь, в «Пути бодхисаттвы» изречение Блаженного, бога богов:

"Tasmā, mahārāja, vessataro rājā puttadānaṃ [puttadāraṃ (ka.)] datvā paṇṇasālaṃ pavisitvā nipajji.

‘Now at that time, O king, Vessantara, when he had given away his wife and children, entered the leaf hut, and sat down there.

Принес тогда царь Вессантара своих детей в дар, вошёл к себе в шалаш, государь, и на землю повалился.

Tassa atipemena dukkhitassa balavasoko uppajji, hadayavatthu uṇhamahosi.

And heavy grief fell upon him distressed by his exceeding love for them, and his very heart became hot,

От безмерной любви охватила его сильнейшая скорбь, стало у него в груди печь,

Nāsikāya appahontiyā mukhena uṇhe assāsapassāse vissajjesi, assūni parivattitvā lohitabindūni hutvā nettehi nikkhamiṃsu.

and hot breath, too much to find its way through the nose, came and went through his mouth, and tears rolled in drops of blood from his eyes.

воздуху ему не хватало, и горячие вздохи вырывались через широко раскрытый рот; слезы навернулись на глаза и закапали кровавыми каплями.

Evameva kho, mahārāja, dukkhena vessantaro rājā brāhmaṇassa puttadāramadāsi 'mā me dānapatho parihāyī'ti.

Such was the grief, O king, with which Vessantara gave to the Brahman his wife and children in the thought that his practice of giving should not be broken in upon.

Вот с таким страданием, государь, отдал царь Вессантара своих детей брахману в дар: только бы не свернуть с пути щедрости.

"Api ca, mahārāja, vessantaro rājā dve atthavase paṭicca brāhmaṇassa dve dārake adāsi.

But there were two reasons, O king, why he thus gave them away.

Всего, государь, у царя Вессантары было два основания отдать своих детей брахману:

Katame dve?

What are those two?

Dānapatho ca me aparihīno bhavissati, dukkhite ca me puttake vanamūlaphalehi itonidānaṃ ayyako mocessatīti.

That his practice of giving should not be interrupted was one; the other was that as a result of his so doing his children, distressed by living with him only on wild roots and fruits, should eventually be set free by their new master.

во-первых, так он не свернул со своего пути щедрости, а во-вторых, деток его, которым тяжело было есть в лесу одни корешки и плоды, непременно выкупил бы из рабства дед744.

Jānāti hi, mahārāja, vessantaro rājā 'na me dārakā sakkā kenaci dāsabhogena bhuñjituṃ, ime ca dārake ayyako nikkiṇissati, evaṃ amhākampi gamanaṃ bhavissatī'ti.

For Vessantara knew, O king: “No one is capable of keeping my children as slaves. Their grandfather will ransom the children, and so they will come back to me.”

Царь Вессантара в самом деле знал, государь, что никто не сможет превратить его детей в своих рабов, что детей его выкупит дед и что это для всех них будет выходом.

Ime kho, mahārāja, dve atthavase paṭicca brāhmaṇassa dve dārake adāsi.

These are the two reasons why he gave his children away to the Brahman.

Вот такие два основания были у него, чтобы отдать своих детей брахману.

"Api ca, mahārāja, vessantaro rājā jānāti 'ayaṃ kho brāhmaṇo jiṇṇo vuḍḍho mahallako dubbalo bhaggo daṇḍaparāyaṇo khīṇāyuko parittapuñño, neso samattho ime dārake dāsabhogena bhuñjitu'nti.

‘And further, O king, Vessantara knew: “This Brahman is worn out, aged, well stricken in years, weak and broken, leaning on a stick, he has drawn near the end of his days, his merit is small, he will not be capable of keeping my children as slaves.”

К тому же, государь, царь Вессантара знал, что брахман этот уже в преклонных летах, стар, дряхл, согнут в дугу, без палки не ходит, жить ему осталось мало, заслуг у него немного и он не сможет превратить его детей в своих рабов.

Sakkuṇeyya pana, mahārāja, puriso pākatikena balena ime candimasūriye evaṃmahiddhike evaṃmahānubhāve gahetvā peḷāya vā samugge vā pakkhipitvā nippabhe katvā thālakaparibhogena [padīpaparibhogena (syā.)] paribhuñjitu"nti?

Would a man be able, O king, by his ordinary power, to seize the moon and the sun, mighty and powerful as they are, keeping them in a basket or a box, to use them, deprived of their light, as plates?’

Сможет ли человек, пользуясь своею природной силой, взять эти столь великолепные, столь великомощные солнце с луною, положить их себе в короб или в корзину, погасить и превратить в подносы для еды?

"Na hi, bhante"ti.

‘Certainly not, Sir.’

– Нет, почтенный.

"Evameva kho, mahārāja, imasmiṃ loke candimasūriyappaṭibhāgassa vessantarassa dārakā na sakkā kenaci dāsabhogena bhuñjitunti.

‘Neither, O king, could any one whatever keep in use, as his slaves, the children of Vessantara, who were to the world like the moon and the sun in glory.

– Вот точно так же, государь, и детей царя Вессантары, подобного в этом мире солнцу и луне, никто не сможет превратить в своих рабов.

"Aparampi, mahārāja, uttariṃ kāraṇaṃ suṇohi, yena kāraṇena vessantarassa dārakā na sakkā kenaci dāsabhogena bhuñjituṃ.

‘And hear another reason, O king, for the same thing.

Слушай дальше, государь, еще обоснование, почему никто не сможет превратить детей Вессантары в своих рабов.

Yathā, mahārāja, rañño cakkavattissa maṇiratanaṃ subhaṃ jātimantaṃ aṭṭhaṃsaṃ suparikammakataṃ catuhatthāyāmaṃ sakaṭanābhipariṇāhaṃ na sakkā kenaci pilotikāya veṭhetvā peḷāya pakkhipitvā satthakanisānaparibhogena paribhuñjituṃ, evameva kho, mahārāja, loke cakkavattirañño maṇiratanappaṭibhāgassa vessantarassa dārakā na sakkā kenaci dāsabhogena bhuñjituṃ.

That wondrous gem, O king of a sovran overlord, bright and beautiful, with its eight facets so well cut, four cubits in thickness, and in circumference as the nave of a cart-wheel, could no man, wrapping it up in a cloth and putting it into a basket, keep and use as a hone to grind his scissors upon. And neither, O king, could any one soever keep in use, as his slaves, the children of Vessantara, like to the jewels of the lord of the world in glory.

Скажем, государь, как драгоценный самоцвет царя-миродержца, благородный, сияющий, восьмигранный, отделанный, в четыре локтя длиной, в обхвате размером со ступицу тележного колеса, никто не сможет завернуть в тряпицу, положить к себе в корзинку и пустить на заточку ножей, будто оселок,– вот точно так же, государь, и детей царя Вессантары, подобного в этом мире драгоценному самоцвету царя-миродержца, никто не сможет превратить в своих рабов.

"Aparampi, mahārāja, uttariṃ kāraṇaṃ suṇohi, yena kāraṇena vessantarassa dārakā na sakkā kenaci dāsabhogena bhuñjituṃ.

‘And hear, O king, another reason.

Слушай дальше, государь, еще обоснование, почему никто не сможет превратить детей Вессантары в своих рабов.

Yathā, mahārāja, tidhā pabhinno sabbaseto sattappatiṭṭhito aṭṭharatanubbedho navaratanāyāmapariṇāho pāsādiko dassanīyo uposatho nāgarājā na sakkā kenaci suppena vā sarāvena vā pidahituṃ, govacchako viya vacchakasālāya pakkhipitvā pariharituṃ vā, evameva kho, mahārāja, loke uposathanāgarājappaṭibhāgassa vessantarassa dārakā na sakkā kenaci dāsabhogena bhuñjituṃ.

just as the elephant king Uposatha, gentle and handsome, eight cubits in height and nine in girth and length, showing the signs of rut in three places on his body, all white, sevenfold firm, could never by any one be covered up with a saucer or a winnowing fan, could never be put into a cowpen like a calf, or made use of as one ; just so could no one whatever keep in use, as his slaves, the children of Vessantara, who were, in the world, like Uposatha the elephant king.

Скажем, государь, как царственного слона Поста745, имеющего на теле три приметы гона, белого, устойчиво-подвижного, в восемь локтей высотою и в девять локтей в длину и в обхвате, красивого и видного, никто не сможет прикрыть решетом или чашкой или загнать, как теленка, в телячий закут и там запереть, вот точно так же, государь, и детей царя Вессантары, подобного в этом мире царственному слону Посту, никто не сможет превратить в своих рабов.

"Aparampi, mahārāja, uttariṃ kāraṇaṃ suṇohi, yena kāraṇena vessantarassa dārakā na sakkā kenaci dāsabhogena bhuñjituṃ.

‘And hear, O king, another reason.

Слушай дальше, государь, еще обоснование, почему никто не сможет превратить детей царя Вессантары в своих рабов.

Yathā, mahārāja, mahāsamuddo dīghaputhulavitthiṇṇo gambhīro appameyyo duruttaro apariyogāḷho anāvaṭo na sakkā kenaci sabbattha pidahitvā ekatitthena paribhogaṃ kātuṃ, evameva kho, mahārāja, loke mahāsamuddappaṭibhāgassa vessantarassa dārakā na sakkā kenaci dāsabhogena bhuñjituṃ.

Just, O king, as the mighty ocean is great in length and breadth, and deep, not to be measured, and hard to cross, impossible to fathom or to cover up, and no one could close it in and make use of it as a single ferry, just so could no one whatever keep in use, as his slaves, the children of Vessantara, as esteemed in the world as the mighty ocean.

Скажем, государь, как великий океан, огромный, обширный, протяженный, глубокий, неизмеримый, труднопреодолимый, бездонный и безбрежный, никто не сможет оградить со всех сторон и превратить в свой водопой, вот точно так же, государь, и детей царя Вессантары, подобного в этом мире великому океану, никто не сможет превратить в своих рабов.

"Aparampi, mahārāja, uttariṃ kāraṇaṃ suṇohi, yena kāraṇena vessantarassa dārakā na sakkā kenaci dāsabhogena bhuñjituṃ.

‘And hear another reason, O king.

Слушай дальше, государь, еще обоснование, почему никто не сможет превратить детей Вессантары в своих рабов.

Yathā, mahārāja, himavanto pabbatarājā pañcayojanasataṃ accuggato nabhe tisahassayojanāyāmavitthāro caturāsītikūṭasahassappaṭimaṇḍito pañcannaṃ mahānadīsatānaṃ pabhavo mahābhūtagaṇālayo nānāvidhagandhadharo dibbosadhasatasamalaṅkato nabhe valāhako viya accuggato dissati, evameva kho, mahārāja, loke himavantapabbatarājappaṭibhāgassa vessantarassa dārakā na sakkā kenaci dāsabhogena bhuñjituṃ.

Just as the Himālaya, the king of the mountains, five leagues high, and three thousand leagues in extent at the circumference, with its ranges of eight and forty thousand peaks, the source of five hundred rivers, the dwelling-place of multitudes of mighty—creatures, the producer of manifold perfumes, enriched with hundreds of magical drugs, is seen to rise aloft, like a cloud, in the centre (of the earth); like it, O king, could no one whatever keep in use, as his slaves, the children of Vessantara, as esteemed in the world as Himālaya, the mountain king.

Скажем, государь, каков Гималай, царь среди гор, вознесшийся в небеса на высоту пятисот йоджан, протянувшийся на три тысячи йоджан в длину, увенчанный восьмьюдесятью четырьмя тысячами вершин, дает пятистам большим рекам начало и сонмам великих существ приют, хранит в себе многообразные благовония, носит убор из сотен дивных целебных растений, и, высоко вознесенный, являет собой как бы облако в поднебесье,– вот точно таков же, государь, и царь Вессантара, подобный в этом мире Гималаю, царю среди гор, и детей его никто не сможет превратить в своих рабов.

"Aparampi, mahārāja, uttariṃ kāraṇaṃ suṇohi, yena kāraṇena vessantarassa dārakā na sakkā kenaci dāsabhogena bhuñjituṃ.

‘And hear another reason, O king.

Слушай дальше, государь, еще обоснование, почему никто не сможет превратить детей Вессантары в своих рабов.

Yathā, mahārāja, rattandhakāratimisāyaṃ uparipabbatagge jalamāno mahāaggikkhandho suvidūrepi paññāyati, evameva kho, mahārāja, vessantaro rājā pabbatagge jalamāno mahāaggikkhandho viya suvidūrepi pākaṭo paññāyati, tassa dārakā na sakkā kenaci dāsabhogena bhuñjituṃ.

Just as a mighty bonfire burning on a mountain top would be visible afar off in the darkness and the gloom of night, so was Vessantara the king well known among men, and therefore could no one whatever keep in use, as his slaves, the children of so distinguished a man—

Скажем, государь, как большой костер, горящий на вершине высокой горы посреди непроглядного ночного мрака, виден даже в дальней дали, вот точно так же, государь, и царь Вессантара, словно большой костер, горящий на вершине горы, ясно виден даже в дальней дали, и никто не сможет превратить его детей в своих рабов.

"Aparampi, mahārāja, uttariṃ kāraṇaṃ suṇohi, yena kāraṇena vessantarassa dārakā na sakkā kenaci dāsabhogena bhuñjituṃ.

Слушай дальше, государь, еще обоснование, почему никто не сможет превратить детей Вессантары в своих рабов.

Yathā, mahārāja, himavante pabbate nāgapupphasamaye ujuvāte vāyante dasa dvādasa yojanāni pupphagandho vāyati, evameva kho, mahārāja, vessantarassa rañño api yojanasahassehipi yāva akaniṭṭhabhavanaṃ etthantare surāsuragaruḷagandhabbayakkharakkhasamahoragakinnaraindabhavanesu kittisaddo abbhuggato, sīlavaragandho cassa sampavāyati, tena tassa dārakā na sakkā kenaci dāsabhogena bhuñjituṃ.

for just as at the time of the flowering of the Nāga trees in the Himālaya mountains, when the soft winds (of spring) are blowing, the perfume of the flowers is wafted for ten leagues, or for twelve , so was the sound of the fame of king Vessantara noised abroad, and the sweet perfume of his righteousness wafted along for thousands of leagues, even up to the abodes of the Akaniṭṭha, (the highest of all) gods, passing on its way the dwelling places of the gods and Asuras, of the Garudas and Gandhabbas, of the Yakshas and Rākshasas, of the Mahoragas and Kinnaras, and of Indra the monarch of the gods! Therefore is it that no one could keep his children as slaves.

Скажем, государь, когда в Гималайских горах наступает пора цветения железного дерева746 и ветер дует прямо с них, то благоухание цветов разносится на десять и двенадцать йоджан, вот точно так же, государь, и добрая слава царя Вессантары разнеслась на тысячи йоджан – среди богов, асуров, гарудов, гандхарвов, якшей, ракшасов, великих змиев, киннаров, в обители Индры и вплоть до обители Немалейшей747, и благоухание его нравственности веет повсюду, поэтому никто не сможет превратить его детей в своих рабов.

Anusiṭṭho, mahārāja, jālī kumāro pitarā vessantarena raññā 'ayyako te, tāta, tumhe brāhmaṇassa dhanaṃ datvā nikkiṇanto taṃ nikkhasahassaṃ datvā nikkiṇātu, kaṇhājinaṃ nikkiṇanto dāsasataṃ dāsisataṃ hatthisataṃ assasataṃ dhenusataṃ usabhasataṃ nikkhasatanti sabbasataṃ datvā nikkiṇātu, yadi te, tāta, ayyako tumhe brāhmaṇassa hatthato āṇāya balasā mudhā gaṇhāti, mā tumhe ayyakassa vacanaṃ karittha, brāhmaṇasseva anuyāyino hothā'ti, evamanusāsitvā putte pesesi, tato jālīkumāro gantvā ayyakena puṭṭho kathesi –

‘And the young prince Jāli, O king, was instructed by his father, Vessantara, in these words: “When your grandfather, my child, shall ransom you with wealth that he gives to the Brahman, let him buy you back for a thousand ounces of gold, and when he ransoms your sister Kaṇhājinā let him buy her back for a hundred slaves and a hundred slave girls and a hundred elephants and a hundred horses and a hundred cows and a hundred buffaloes and a hundred ounces of gold. And if, my child, your grandfather should take you out of the hands of the Brahman by word of command, or by force, paying nothing, then obey not the words of your grandfather, but remain still in subjection to the Brahman.” Such was his instruction as he sent him away. And young Jāli went accordingly, and when asked by his grandfather, said:

Царь Вессантара дал тогда, государь, сыну своему, царевичу Джалию, такой наказ: «Сынок! Если придет дедушка и будет предлагать брахману отступного за тебя и сестру, то ты знай, что за тебя он должен будет заплатить тысячу нишк748 золотом, а за Кришнаджину – сто рабов, сто рабынь, сто слонов, сто коней, сто дойных коров, сто быков, сто нишк – одним словом, всего по сто. Но если дедушка прикажет, чтобы вас отобрали у брахмана даром, насильно, то вы тогда, сынок, его не слушайтесь, а подчиняйтесь по-прежнему брахману». Вот с таким наказом он и отправил сына. Потому-то, когда дед спросил царевича Джалия, сколько он стоит, тот ответил ему:

"Sunibbeṭhito, bhante nāgasena, pañho; subhinnaṃ diṭṭhijālaṃ; sumaddito paravādo; sakasamayo sudīpito; byañjanaṃ suparisodhitaṃ; suvibhatto attho; evametaṃ tathā sampaṭicchāmī"ti.

‘Well has this puzzle, Nāgasena, been unravelled, well has the net of heresy been torn to pieces, well has the argument of the adversaries been overcome and your own doctrine been made evident, well has the letter (of the Scriptures) been maintained while you have thus explained its spirit! That is so, and I accept it as you say.’

– Поистине распутан вопрос, почтенный Нагасена, прорваны тенета лжемудрия, в порошок стерты наветы, изложена своя точка зрения, прояснено выражение и упорядочен смысл. Да, это так, я с этим согласен750.