6. Mettābhāvanānisaṃsapañho

6."Bhante nāgasena, bhāsitampetaṃ bhagavatā 'mettāya, bhikkhave, cetovimuttiyā āsevitāya bhāvitāya bahulīkatāya yānīkatāya vatthukatāya anuṭṭhitāya paricitāya susamāraddhāya ekādasānisaṃsā pāṭikaṅkhā.

‘Venerable Nāgasena, it has been said by the Blessed One: “Eleven advantages, O brethren, may be anticipated from practising, making a habit of, enlarging within one, using as a means of advancement, and as a basis of conduct, pursuing after, accumulating, and rising well up to the very heights of the emancipation of heart, arising from a feeling of love (towards all beings).

– Почтенный Нагасена, есть изречение Блаженного: «К тому, монахи, кто доброту, освобождающую мысль562, породил, освоил, познал, умножил, подчинил, оседлал, воплотил, осуществил, обрел, одиннадцать благ приходят:

Katame ekādasa?

And what are these eleven?

Sukhaṃ supati, sukhaṃ paṭibujjhati, na pāpakaṃ supinaṃ passati, manussānaṃ piyo hoti, amanussānaṃ piyo hoti, devatā rakkhanti, nāssa aggi vā visaṃ vā satthaṃ vā kamati [satthaṃ kamati (syā.) a. ni. 11.15 passitabbaṃ], tuvaṭaṃ cittaṃ samādhiyati, mukhavaṇṇo vippasīdati, asammūḷho kālaṃ karoti, uttariṃ appaṭivijjhanto brahmalokūpago hotī'ti.

He who does so sleeps in peace, and in peace does he awake. He dreams no sinful dreams. He becomes dear to men, and to the beings who are not men. The gods watch over him. Neither fire, nor poison, nor sword works any harm to him. Quickly and easily does he become tranquillised. The aspect of his countenance is calm. Undismayed does he meet death, and should he not press through to the Supreme Condition (of Arahatship), then is he sure of rebirth in the Brahma world.”

спит спокойно, просыпается спокойно, дурных снов не видит, людям люб, нелюди563 люб, духи его хранят, ни огонь его, ни яд, ни меч не берут, сосредоточивается быстро, лицом светел, умирает несмятенно, если большего не достиг564 – попадет в мир Брахмы»565.

Puna ca tumhe bhaṇatha 'sāmo kumāro mettāvihārī migasaṅghena parivuto pavane vicaranto pīḷiyakkhena raññā viddho visapītena sallena tattheva mucchito patito'ti.

But on the other hand you (members of The Order) say that “Sāma the Prince, while dwelling in the cultivation of a loving disposition toward all beings, and when he was (in consequence thereof) wandering in the forest followed by a herd of deer, was hit by a poisoned arrow shot by Piliyakkha the king, and there, on the spot, fainted and fell.”

И, однако вы утверждаете: «Исполненного доброты566 молодого Шьяму, шедшего по склону горы со стадом оленей, царь Пелиякша ранил отравленной стрелой, и он тут же упал, лишившись чувств»567.

"Yadi, bhante nāgasena, bhagavatā bhaṇitaṃ 'mettāya bhikkhave - pe - brahmalokūpago hotī'ti, tena hi "sāmo kumāro mettāvihārī migasaṅghena parivuto pavane vicaranto pīḷiyakkhena raññā viddho visapītena sallena tattheva mucchito patito'ti yaṃ vacanaṃ, taṃ micchā.

Now, venerable Nāgasena, if the passage I have quoted from the words of the Blessed One be right, then this statement of yours must be wrong.

Если, почтенный Нагасена, Блаженный сказал: «К тому, монахи (---) попадает в мир Брахмы», то ложны слова: «Исполненного доброты молодого Шьяму, шедшего по склону горы со стадом оленей, царь Пелиякша ранил отравленной стрелой, и он тут же упал, лишившись чувств».

Yadi sāmo kumāro mettāvihārī migasaṅghena parivuto pavane vicaranto pīḷiyakkhena raññā viddho visapītena sallena tattheva mucchito patito, tena hi 'mettāya, bhikkhave - pe - satthaṃ vā kamatī'ti tampi vacanaṃ micchā.

But if the story of Prince Sāma be right, then it cannot be true that neither fire, nor poison, nor sword can work harm to him who cultivates the habit of love to all beings.

Если же «исполненного доброты молодого Шьяму, шедшего по склону горы со стадом оленей, царь Пелиякша ранил отравленной стрелой и он тут же упал, лишившись чувств», то тогда ложны слова: «К тому, монахи (---) попадает в мир Брахмы».

Ayampi ubhato koṭiko pañho sunipuṇo parisaṇho sukhumo gambhīro, api sunipuṇānaṃ manujānaṃ gatte sedaṃ moceyya, so tavānuppatto, vijaṭehi taṃ mahājaṭājaṭitaṃ, anāgatānaṃ jinaputtānaṃ cakkhuṃ dehi nibbāhanāyā"ti.

This too is a double-edged problem, so subtle, so abstruse, so delicate, and so profound, that the thought of having to solve it might well bring out sweat over the body even of the most subtle-minded of mortals. This problem is now put to you. Unravel this mighty knot. Throw light upon this matter to the accomplishment of the desire of those sons of the Conqueror who shall arise hereafter.’

Вот еще вопрос обоюдоострый, изощренный, скользкий, тонкий, глубокий. Искушенного и то пот прошибет. Тебе он поставлен. Расчеши этот запутанный колтун, глаза раскрой будущим сынам Победителя, всели в них уверенность.

"Bhāsitampetaṃ, mahārāja, bhagavatā 'mettāya bhikkhave…pe... satthaṃ vā kamatī'ti.

‘The Blessed One spake, O king, as you have quoted.

– Есть, государь, изречение Блаженного: «К тому, монахи (---) ни огонь его, ни яд, ни меч не берут».

Sāmo ca kumāro mettāvihārī migasaṅghena parivuto pavane vicaranto pīḷiyakkhena raññā viddho visapītena sallena tattheva mucchito patito, tattha pana, mahārāja, kāraṇaṃ atthi.

And Prince Sama dwelling in the cultivation of love, and thus followed by a herd of deer when he was wandering in the forest, was hit by the poisoned arrow shot by king Piliyakkha, and then and there fainted and fell. But there is a reason for that.

И действительно, «исполненного доброты молодого Шьяму, шедшего по склону горы со стадом оленей, царь Пелиякша ранил отравленной стрелой, и он тут же упал, лишившись чувств». Но тому было основание, государь.

Katamaṃ tattha kāraṇaṃ?

And what is the reason?

Вот какое основание:

Nete, mahārāja, guṇā puggalassa, mettābhāvanāyete guṇā, sāmo, mahārāja, kumāro ghaṭaṃ ukkhipanto tasmiṃ khaṇe mettābhāvanāya pamatto ahosi.

Simply that those virtues (said in the passage you quoted to be in the habit of love) are virtues not attached to the personality of the one who loves, but to the actual presence of the love that he has called up in his heart. And when Prince Sāma was upsetting the water-pot, that moment he lapsed from the actual feeling of love.

здесь заслуга, государь, не человека, освоения доброты заслуга. Молодой Шьяма поднимал в то мгновение кувшин, государь, и отвлекся от освоения доброты568.

"Yasmiṃ, mahārāja, khaṇe puggalo mettaṃ samāpanno hoti, na tassa puggalassa tasmiṃ khaṇe aggi vā visaṃ vā satthaṃ vā kamati.

At the moment, O king, in which an individual has realised the sense of love, that moment neither fire, nor poison, nor sword can do him harm.

В то мгновение, государь, когда человек исполнен доброты, его ни огонь, ни яд, ни меч не берут,

Tassa ye keci ahitakāmā upagantvā taṃ na passanti, na tasmiṃ okāsaṃ labhanti.

If any men bent on doing him an injury come up, they will not see him, neither will they have a chance of hurting him.

недоброжелатели в двух шагах не видят, поразить его не могут.

Nete, mahārāja, guṇā puggalassa, mettābhāvanāyete guṇā.

But these virtues, O king, are not inherent in the individual, they are in the actual felt presence of the love that he is calling up in his heart.’

Здесь заслуга, государь, не человека, освоения доброты заслуга.

Idha, mahārāja, puriso saṅgāmasūro abhejjakavacajālikaṃ sannayhitvā saṅgāmaṃ otareyya, tassa sarā khittā upagantvā patanti vikiranti, na tasmiṃ okāsaṃ labhanti, neso, mahārāja, guṇo saṅgāmasūrassa, abhejjakavacajālikāyeso guṇo, yassa sarā khittā upagantvā patanti vikiranti.

Представь, государь: облачается богатырь-воитель в несокрушимую броню и на бой выходит; стрелы от него отлетают, отскакивают, поразить не могут; здесь заслуга, государь, не богатыря-воителя, несокрушимой брони заслуга.

Evameva kho, mahārāja, nete guṇā puggalassa, mettābhāvanāyete guṇā.

Вот точно так же, государь, это заслуга не человека, освоения доброты заслуга.

"Yasmiṃ, mahārāja, khaṇe puggalo mettaṃ samāpanno hoti, na tassa puggalassa tasmiṃ khaṇe aggi vā visaṃ vā satthaṃ vā kamati.

В то мгновение, государь, когда человек исполнен доброты, его ни огонь, ни яд, ни меч не берут,

Tassa ye keci ahitakāmā upagantvā taṃ na passanti, tasmiṃ okāsaṃ na labhanti, nete, mahārāja, guṇā puggalassa, mettābhāvanāyete guṇā.

недоброжелатели в двух шагах не видят, поразить его не могут. Здесь заслуга, государь, не человека, освоения доброты порожденной заслуга.

Idha pana, mahārāja, puriso dibbaṃ antaradhānaṃ mūlaṃ hatthe kareyya, yāva taṃ mūlaṃ tassa hatthagataṃ hoti, tāva na añño koci pakatimanusso taṃ purisaṃ passati.

‘Suppose, O king, a man were to take into his hand a Vanishing Root of supernatural power; and that, so long as it was actually in his hand, no other ordinary person would be able to see him.

Или представь, государь: взял человек в руки волшебный корешок-невидимку. Пока этот корешок в руке у человека, никто из обычных людей его не видит.

Neso, mahārāja, guṇo purisassa, mūlasseso guṇo antaradhānassa, yaṃ so pakatimanussānaṃ cakkhupathe na dissati.

The virtue, then, would not be in the man. It would be in the root that such virtue would reside that an object in the very line of sight of ordinary mortals could, nevertheless, not be seen.

Здесь заслуга, государь, не человека, корешка-невидимки заслуга, что он для взоров обычных людей невидим.

Evameva kho, mahārāja, nete guṇā puggalassa, mettābhāvanāyete guṇā.

just so, O king, is it with the virtue inherent in the felt presence of love that a man has called up in his heart.’

Вот точно так же, государь, это заслуга не человека, освоения доброты заслуга.

"Yasmiṃ, mahārāja, khaṇe puggalo mettaṃ samāpanno hoti, na tassa puggalassa tasmiṃ khaṇe aggi vā visaṃ vā satthaṃ vā kamati.

В то мгновение, государь, когда человек исполнен доброты, его ни огонь, ни яд, ни меч не берут,

Tassa ye keci ahitakāmā upagantvā taṃ na passanti, na tasmiṃ okāsaṃ labhanti.

недоброжелатели в двух шагах не видят, поразить его не могут.

Nete, mahārāja, guṇā puggalassa, mettābhāvanāyete guṇā.

Здесь заслуга, государь, не человека, освоения доброты заслуга.

Yathā vā pana, mahārāja, purisaṃ sukataṃ mahāleṇamanuppaviṭṭhaṃ mahatimahāmegho abhivassanto na sakkoti temayituṃ, neso, mahārāja, guṇo purisassa, mahāleṇasseso guṇo, yaṃ mahāmegho abhivassamāno na taṃ temeti.

‘Or it is like the case of a man who has entered into a well-formed mighty cave. No storm of rain, however mightily it might pour down, would be able to wet him. But that would be by no virtue inherent in the man. It would be a virtue inherent in the cave that so mighty a downpour of rain could not wet the man.

Или, скажем, государь: забрался человек в добротное, просторное укрытие; его там даже из большой тучи дождь вымочить не сможет, и здесь заслуга, государь, не человека, просторного укрытия заслуга, что его даже из большой тучи дождь не вымочит.

Evameva kho, mahārāja, nete guṇā puggalassa, mettābhāvanāyete guṇā.

And just so, O king, is it with the virtue inherent in the felt presence of love that a man has called up in his heart.’

Вот точно так же, государь, это заслуга не человека, освоения доброты заслуга.

"Yasmiṃ, mahārāja, khaṇe puggalo mettaṃ samāpanno hoti, na tassa puggalassa tasmiṃ khaṇe aggi vā visaṃ vā satthaṃ vā kamati.

В то мгновение, государь, когда человек исполнен доброты, его ни огонь, ни яд, ни меч не берут,

Tassa ye keci ahitakāmā upagantvā taṃ na passanti, na tassa sakkonti ahitaṃ kātuṃ nete, mahārāja, guṇā puggalassa, mettābhāvanāyete guṇā"ti.

недоброжелатели в двух шагах не видят, поразить его не могут. Здесь заслуга, государь, не человека, освоения доброты заслуга.

"Acchariyaṃ, bhante nāgasena, abbhutaṃ bhante nāgasena, sabbapāpanivāraṇā mettābhāvanā"ti.

‘Most wonderful is it, Nāgasena, and most strange how the felt presence of love has the power of warding off all evil states of mind.’

– Чудесно, почтенный Нагасена, необычайно, почтенный Нагасена! Любое зло отвращается освоением доброты!

"Sabbakusalaguṇāvahā, mahārāja, mettābhāvanā hitānampi ahitānampi, ye te sattā viññāṇabaddhā, sabbesaṃ mahānisaṃsā mettābhāvanā saṃvibhajitabbā"ti.

‘Yes! the practice of love is productive of all virtuous conditions of mind both in good (beings) and in evil ones. To all beings whatsoever, who are in the bonds of conscious existence, is this practice of love of great advantage, and therefore ought it to be sedulously cultivated.’

– Всяческие добрые свойства, государь, сообщает освоение доброты и благим и неблагим, и следует, чтобы все живые, обладающие сознанием, наделены были освоением доброты, приносящим многие блага569.

пали	Rhys Davids T.W. - english	Парибок А.В. - русский	Комментарии
6."Bhante nāgasena, bhāsitampetaṃ bhagavatā 'mettāya, bhikkhave, cetovimuttiyā āsevitāya bhāvitāya bahulīkatāya yānīkatāya vatthukatāya anuṭṭhitāya paricitāya susamāraddhāya ekādasānisaṃsā pāṭikaṅkhā.	‘Venerable Nāgasena, it has been said by the Blessed One: “Eleven advantages, O brethren, may be anticipated from practising, making a habit of, enlarging within one, using as a means of advancement, and as a basis of conduct, pursuing after, accumulating, and rising well up to the very heights of the emancipation of heart, arising from a feeling of love (towards all beings).	– Почтенный Нагасена, есть изречение Блаженного: «К тому, монахи, кто доброту, освобождающую мысль562, породил, освоил, познал, умножил, подчинил, оседлал, воплотил, осуществил, обрел, одиннадцать благ приходят:
Katame ekādasa?	And what are these eleven?
Sukhaṃ supati, sukhaṃ paṭibujjhati, na pāpakaṃ supinaṃ passati, manussānaṃ piyo hoti, amanussānaṃ piyo hoti, devatā rakkhanti, nāssa aggi vā visaṃ vā satthaṃ vā kamati [satthaṃ kamati (syā.) a. ni. 11.15 passitabbaṃ], tuvaṭaṃ cittaṃ samādhiyati, mukhavaṇṇo vippasīdati, asammūḷho kālaṃ karoti, uttariṃ appaṭivijjhanto brahmalokūpago hotī'ti.	He who does so sleeps in peace, and in peace does he awake. He dreams no sinful dreams. He becomes dear to men, and to the beings who are not men. The gods watch over him. Neither fire, nor poison, nor sword works any harm to him. Quickly and easily does he become tranquillised. The aspect of his countenance is calm. Undismayed does he meet death, and should he not press through to the Supreme Condition (of Arahatship), then is he sure of rebirth in the Brahma world.”	спит спокойно, просыпается спокойно, дурных снов не видит, людям люб, нелюди563 люб, духи его хранят, ни огонь его, ни яд, ни меч не берут, сосредоточивается быстро, лицом светел, умирает несмятенно, если большего не достиг564 – попадет в мир Брахмы»565.
Puna ca tumhe bhaṇatha 'sāmo kumāro mettāvihārī migasaṅghena parivuto pavane vicaranto pīḷiyakkhena raññā viddho visapītena sallena tattheva mucchito patito'ti.	But on the other hand you (members of The Order) say that “Sāma the Prince, while dwelling in the cultivation of a loving disposition toward all beings, and when he was (in consequence thereof) wandering in the forest followed by a herd of deer, was hit by a poisoned arrow shot by Piliyakkha the king, and there, on the spot, fainted and fell.”	И, однако вы утверждаете: «Исполненного доброты566 молодого Шьяму, шедшего по склону горы со стадом оленей, царь Пелиякша ранил отравленной стрелой, и он тут же упал, лишившись чувств»567.
"Yadi, bhante nāgasena, bhagavatā bhaṇitaṃ 'mettāya bhikkhave - pe - brahmalokūpago hotī'ti, tena hi "sāmo kumāro mettāvihārī migasaṅghena parivuto pavane vicaranto pīḷiyakkhena raññā viddho visapītena sallena tattheva mucchito patito'ti yaṃ vacanaṃ, taṃ micchā.	Now, venerable Nāgasena, if the passage I have quoted from the words of the Blessed One be right, then this statement of yours must be wrong.	Если, почтенный Нагасена, Блаженный сказал: «К тому, монахи (---) попадает в мир Брахмы», то ложны слова: «Исполненного доброты молодого Шьяму, шедшего по склону горы со стадом оленей, царь Пелиякша ранил отравленной стрелой, и он тут же упал, лишившись чувств».
Yadi sāmo kumāro mettāvihārī migasaṅghena parivuto pavane vicaranto pīḷiyakkhena raññā viddho visapītena sallena tattheva mucchito patito, tena hi 'mettāya, bhikkhave - pe - satthaṃ vā kamatī'ti tampi vacanaṃ micchā.	But if the story of Prince Sāma be right, then it cannot be true that neither fire, nor poison, nor sword can work harm to him who cultivates the habit of love to all beings.	Если же «исполненного доброты молодого Шьяму, шедшего по склону горы со стадом оленей, царь Пелиякша ранил отравленной стрелой и он тут же упал, лишившись чувств», то тогда ложны слова: «К тому, монахи (---) попадает в мир Брахмы».
Ayampi ubhato koṭiko pañho sunipuṇo parisaṇho sukhumo gambhīro, api sunipuṇānaṃ manujānaṃ gatte sedaṃ moceyya, so tavānuppatto, vijaṭehi taṃ mahājaṭājaṭitaṃ, anāgatānaṃ jinaputtānaṃ cakkhuṃ dehi nibbāhanāyā"ti.	This too is a double-edged problem, so subtle, so abstruse, so delicate, and so profound, that the thought of having to solve it might well bring out sweat over the body even of the most subtle-minded of mortals. This problem is now put to you. Unravel this mighty knot. Throw light upon this matter to the accomplishment of the desire of those sons of the Conqueror who shall arise hereafter.’	Вот еще вопрос обоюдоострый, изощренный, скользкий, тонкий, глубокий. Искушенного и то пот прошибет. Тебе он поставлен. Расчеши этот запутанный колтун, глаза раскрой будущим сынам Победителя, всели в них уверенность.
"Bhāsitampetaṃ, mahārāja, bhagavatā 'mettāya bhikkhave…pe... satthaṃ vā kamatī'ti.	‘The Blessed One spake, O king, as you have quoted.	– Есть, государь, изречение Блаженного: «К тому, монахи (---) ни огонь его, ни яд, ни меч не берут».
Sāmo ca kumāro mettāvihārī migasaṅghena parivuto pavane vicaranto pīḷiyakkhena raññā viddho visapītena sallena tattheva mucchito patito, tattha pana, mahārāja, kāraṇaṃ atthi.	And Prince Sama dwelling in the cultivation of love, and thus followed by a herd of deer when he was wandering in the forest, was hit by the poisoned arrow shot by king Piliyakkha, and then and there fainted and fell. But there is a reason for that.	И действительно, «исполненного доброты молодого Шьяму, шедшего по склону горы со стадом оленей, царь Пелиякша ранил отравленной стрелой, и он тут же упал, лишившись чувств». Но тому было основание, государь.
Katamaṃ tattha kāraṇaṃ?	And what is the reason?	Вот какое основание:
Nete, mahārāja, guṇā puggalassa, mettābhāvanāyete guṇā, sāmo, mahārāja, kumāro ghaṭaṃ ukkhipanto tasmiṃ khaṇe mettābhāvanāya pamatto ahosi.	Simply that those virtues (said in the passage you quoted to be in the habit of love) are virtues not attached to the personality of the one who loves, but to the actual presence of the love that he has called up in his heart. And when Prince Sāma was upsetting the water-pot, that moment he lapsed from the actual feeling of love.	здесь заслуга, государь, не человека, освоения доброты заслуга. Молодой Шьяма поднимал в то мгновение кувшин, государь, и отвлекся от освоения доброты568.
"Yasmiṃ, mahārāja, khaṇe puggalo mettaṃ samāpanno hoti, na tassa puggalassa tasmiṃ khaṇe aggi vā visaṃ vā satthaṃ vā kamati.	At the moment, O king, in which an individual has realised the sense of love, that moment neither fire, nor poison, nor sword can do him harm.	В то мгновение, государь, когда человек исполнен доброты, его ни огонь, ни яд, ни меч не берут,
Tassa ye keci ahitakāmā upagantvā taṃ na passanti, na tasmiṃ okāsaṃ labhanti.	If any men bent on doing him an injury come up, they will not see him, neither will they have a chance of hurting him.	недоброжелатели в двух шагах не видят, поразить его не могут.
Nete, mahārāja, guṇā puggalassa, mettābhāvanāyete guṇā.	But these virtues, O king, are not inherent in the individual, they are in the actual felt presence of the love that he is calling up in his heart.’	Здесь заслуга, государь, не человека, освоения доброты заслуга.
Idha, mahārāja, puriso saṅgāmasūro abhejjakavacajālikaṃ sannayhitvā saṅgāmaṃ otareyya, tassa sarā khittā upagantvā patanti vikiranti, na tasmiṃ okāsaṃ labhanti, neso, mahārāja, guṇo saṅgāmasūrassa, abhejjakavacajālikāyeso guṇo, yassa sarā khittā upagantvā patanti vikiranti.		Представь, государь: облачается богатырь-воитель в несокрушимую броню и на бой выходит; стрелы от него отлетают, отскакивают, поразить не могут; здесь заслуга, государь, не богатыря-воителя, несокрушимой брони заслуга.
Evameva kho, mahārāja, nete guṇā puggalassa, mettābhāvanāyete guṇā.		Вот точно так же, государь, это заслуга не человека, освоения доброты заслуга.
"Yasmiṃ, mahārāja, khaṇe puggalo mettaṃ samāpanno hoti, na tassa puggalassa tasmiṃ khaṇe aggi vā visaṃ vā satthaṃ vā kamati.		В то мгновение, государь, когда человек исполнен доброты, его ни огонь, ни яд, ни меч не берут,
Tassa ye keci ahitakāmā upagantvā taṃ na passanti, tasmiṃ okāsaṃ na labhanti, nete, mahārāja, guṇā puggalassa, mettābhāvanāyete guṇā.		недоброжелатели в двух шагах не видят, поразить его не могут. Здесь заслуга, государь, не человека, освоения доброты порожденной заслуга.
Idha pana, mahārāja, puriso dibbaṃ antaradhānaṃ mūlaṃ hatthe kareyya, yāva taṃ mūlaṃ tassa hatthagataṃ hoti, tāva na añño koci pakatimanusso taṃ purisaṃ passati.	‘Suppose, O king, a man were to take into his hand a Vanishing Root of supernatural power; and that, so long as it was actually in his hand, no other ordinary person would be able to see him.	Или представь, государь: взял человек в руки волшебный корешок-невидимку. Пока этот корешок в руке у человека, никто из обычных людей его не видит.
Neso, mahārāja, guṇo purisassa, mūlasseso guṇo antaradhānassa, yaṃ so pakatimanussānaṃ cakkhupathe na dissati.	The virtue, then, would not be in the man. It would be in the root that such virtue would reside that an object in the very line of sight of ordinary mortals could, nevertheless, not be seen.	Здесь заслуга, государь, не человека, корешка-невидимки заслуга, что он для взоров обычных людей невидим.
Evameva kho, mahārāja, nete guṇā puggalassa, mettābhāvanāyete guṇā.	just so, O king, is it with the virtue inherent in the felt presence of love that a man has called up in his heart.’	Вот точно так же, государь, это заслуга не человека, освоения доброты заслуга.
"Yasmiṃ, mahārāja, khaṇe puggalo mettaṃ samāpanno hoti, na tassa puggalassa tasmiṃ khaṇe aggi vā visaṃ vā satthaṃ vā kamati.		В то мгновение, государь, когда человек исполнен доброты, его ни огонь, ни яд, ни меч не берут,
Tassa ye keci ahitakāmā upagantvā taṃ na passanti, na tasmiṃ okāsaṃ labhanti.		недоброжелатели в двух шагах не видят, поразить его не могут.
Nete, mahārāja, guṇā puggalassa, mettābhāvanāyete guṇā.		Здесь заслуга, государь, не человека, освоения доброты заслуга.
Yathā vā pana, mahārāja, purisaṃ sukataṃ mahāleṇamanuppaviṭṭhaṃ mahatimahāmegho abhivassanto na sakkoti temayituṃ, neso, mahārāja, guṇo purisassa, mahāleṇasseso guṇo, yaṃ mahāmegho abhivassamāno na taṃ temeti.	‘Or it is like the case of a man who has entered into a well-formed mighty cave. No storm of rain, however mightily it might pour down, would be able to wet him. But that would be by no virtue inherent in the man. It would be a virtue inherent in the cave that so mighty a downpour of rain could not wet the man.	Или, скажем, государь: забрался человек в добротное, просторное укрытие; его там даже из большой тучи дождь вымочить не сможет, и здесь заслуга, государь, не человека, просторного укрытия заслуга, что его даже из большой тучи дождь не вымочит.
Evameva kho, mahārāja, nete guṇā puggalassa, mettābhāvanāyete guṇā.	And just so, O king, is it with the virtue inherent in the felt presence of love that a man has called up in his heart.’	Вот точно так же, государь, это заслуга не человека, освоения доброты заслуга.
"Yasmiṃ, mahārāja, khaṇe puggalo mettaṃ samāpanno hoti, na tassa puggalassa tasmiṃ khaṇe aggi vā visaṃ vā satthaṃ vā kamati.		В то мгновение, государь, когда человек исполнен доброты, его ни огонь, ни яд, ни меч не берут,
Tassa ye keci ahitakāmā upagantvā taṃ na passanti, na tassa sakkonti ahitaṃ kātuṃ nete, mahārāja, guṇā puggalassa, mettābhāvanāyete guṇā"ti.		недоброжелатели в двух шагах не видят, поразить его не могут. Здесь заслуга, государь, не человека, освоения доброты заслуга.
"Acchariyaṃ, bhante nāgasena, abbhutaṃ bhante nāgasena, sabbapāpanivāraṇā mettābhāvanā"ti.	‘Most wonderful is it, Nāgasena, and most strange how the felt presence of love has the power of warding off all evil states of mind.’	– Чудесно, почтенный Нагасена, необычайно, почтенный Нагасена! Любое зло отвращается освоением доброты!
"Sabbakusalaguṇāvahā, mahārāja, mettābhāvanā hitānampi ahitānampi, ye te sattā viññāṇabaddhā, sabbesaṃ mahānisaṃsā mettābhāvanā saṃvibhajitabbā"ti.	‘Yes! the practice of love is productive of all virtuous conditions of mind both in good (beings) and in evil ones. To all beings whatsoever, who are in the bonds of conscious existence, is this practice of love of great advantage, and therefore ought it to be sedulously cultivated.’	– Всяческие добрые свойства, государь, сообщает освоение доброты и благим и неблагим, и следует, чтобы все живые, обладающие сознанием, наделены были освоением доброты, приносящим многие блага569.
Mettābhāvanānisaṃsapañho chaṭṭho.	Here ends the problem as to the power of love.